Рай - баскетбольная площадка.

08.06.2004 23:03

Глава 1. "Май".   

Заходя за угол Фостер и Ностранд, я вижу десятифутовый стальной забор и расплывчатые движения людей. Люди сидят на капотах и багажниках машин, жестикулируя, передавая друг другу коричневые бумажные пакеты и смеясь. Пятна на асфальте тускло переливаются, как нефтяная пленка на сером океане. Водосточные желобы забиты мусором. На входе в Фостер-парк мне приходится отскочить в сторону, чтобы пропустить компанию юных пацанов, катящихся на велосипедах. Когда я вышел из метро, я спросил у пожилой женщины с огромной грудью как мне попасть в парк, и пока она говорила, я невольно прикинул расовое соотношение вокруг меня: десять процентов белых, десять процентов латинос, восемьдесят процентов черных. При входе в парк меня приветствует затишье, как будто музыканты заканчивают выступление. Оно нарушается лишь звуком миллиона баскетбольных мячей, стучащих об асфальт.

Родни Паркер сейчас стоит на первом корте, застыв в тридцати футах от кольца, и медленно покручивает мяч. На нем красные кроссовки, длинные спортивные штаны и солнечный козырек, который разделяет его афро, как луч солнца делит два кучевых облака. Его язык направлен в сторону и в броске его тело изгибается как у гольфиста, делающего удар клюшкой по мячу. Мяч высоко взлетает и проходит через металлическое кольцо, а Родни взрывается смехом. 'О, Господи: Какой бросок! Плати, Клэренс. Кто следующий, у кого деньги есть!'

В 1966 Родни со своей женой и двумя детьми переехали из района Восточный Нью-Йорк в Вандервиир: спальный район, который как в ладонь захватывает Фостер-парк с восточной и северной сторон. В то время эта территория была, в основном, занята евреями, ирландцами и итальянцами. Тут находилось множество аккуратных бакалей, кафешек и цветочных магазинчиков. Паркеры были в числе первых черных, переехавших в Вандервиир, и Родни, фанат баскетбола с детства, стал одним из первых черных, тусующихся в Фостер-парке.

Вскоре Родни организовывал игры между белыми игроками района и своими черными друзьями из Восточного Нью-Йорка и Бедфорд-Стайвезант. По выходным он возвышался королем над этими подчастую дикими соревнованиями; обычно в составе команды, которая иногда включала в себя звезд колледжей, а также профессионалов. Он был везде: кричал, судил, спорил на деньги, что попадет с тридцати футов, при двухстах, а то и трехстах зрителей, вопивших с трибун. Для идентификационных целей площадка стала называться 'Парк Родни'.

Тогда, как и сейчас, Родни занимался перепродажей билетов на спортивные состязания. Благодаря этому занятию он всегда находился на больших играх и знал большинство спортивных звезд. Он уже к тому времени знал нескольких баскетбольных героев из своего района, среди которых были Ленни Уилкенс и Конни Хоккинс, и пользуясь связями, созданными его работой, Родни рассказывал заинтересованным тренерам, скаутам и прочим заинтересованным лицам о игроках Бруклина.

Родни, чье образование закончилось в девятом классе и чьи баскетбольные таланты никогда не были выше среднего, извлекал из своего хобби персональную пользу. 'Я могу делать такие вещи, которые не под силу остальным,'- повторял он. Он помогал ребятам получить стипендии в колледжах, он заставлял их продолжать учиться в школах, он получал для них скидки в баскетбольных лагерях, он даже помог устроить просмотр в Нью-Йорк Метс (профессиональная бейсбольная команда Нью-Йорка - прим. пер.) для двух белых бейсболистов. Он стал известен как кто-то, кто мог бы помочь игроку, который не мог пробиться никуда сам. Дети говорили, что Родни знает всех в мире.

Теперь, увидев меня возле забора, он подходит и требует, чтобы я немедленно вступал в игру, чтобы лучше познакомиться с 'ребятами'. Он врывается в толпу игроков и раздает команды налево и направо. Это 'чернота' - молодые люди, населяющие каждую площадку в Нью-Йорк-Сити каждое лето напролет. Безликие, серьезные, апатичные, талантливые, надеющиеся, безнадежные - они действующие лица каждой драмы гетто. Они двигаются туда-сюда, исполняя приказы Родни.

Мяч отскакивает от одного из игроков, и прикатывается в руки к маленькому мальчику, сидящему за линией аута. Он с радостью стучит им об асфальт.

'Дай сюда мяч, пока я тебе ногу в задницу не затолкал на пять футов и не утрамбовал твои мозги,' - кричит хмурый игрок Келвин Фрэнкс.

Мальчик извивается в насмешке и продолжает стучать мяч. Фрэнкс делает выпад в его сторону, и малыш, бросив мяч, улетает стрелой на улицу через дыру в заборе.

Фрэнкс берет мяч и начинает говорить с самим собой. 'Келвин Фрэнкс с мячом! О, черт! Это плохой парень! Он поднимает в воздух одного, обыгрывает другого! Он как будто катится на колесах... Толпа встает на ноги, чтобы посмотреть на эту звезду!' Фрэнкс бросает, мяч прокручивается по дужке как глобус вокруг своей оси, и съезжает с нее. 'Фол! Да его разделали как на бойне. Фрэнкс отправляется на линию штрафных.'

Солнца больше нет. Он село в городском фальшивом закате за соседние здания. Старые женщины дремлют возле детских горок.

Какой-то парень обнаруживает своего младшего брата, который должен был выполнить кое-какие поручения дома, а вместо этого сидит и дуется в карты. 'Я тебе задницу надеру!' - кричит он и бьет брата по лицу. Недоросль убегает из парка, зажав нос, из которого льется кровь. Его приятели-партнеры по игре смеются и подбирают его карты. Звуки разбивающегося стекла поднимаются над голосами, формируя затейливый гобелен, с вплетенной музыкой-soul и сиренами полицейских машин.

Меня определяют в команду с четырьмя местными, и игра начинается. Родни выходит в аут и принимает роль тренера. Он кричит на игроков, чтобы те больше пасовали, чтобы не выглядеть идиотами.Неужто они хотят провести свои бесполезные жизни будучи никем и живя в гетто? Пас, защита. 'Вы безнадежны! Четырнадцатилетний Альберт Кинг убил вас всех!' - горланит он.

'Родни! Друган! Так делают профессионалы! - кричит Келвин Фрэнкс. - Карим Абдул-Джаббар пришел поиграть в Фостер-парк.'

Фонарей в парке нет, и видимость быстро пропадает. Как мне сказали прошлым летом, фонари убрали отсюда несколько лет назад, чтобы ребятня не играла в баскетбол ночи напролет.

'Что?! Что тут творится?' - говорит коренастый юнец по имени Пабло Билли: его глаза широко раскрываются с подчеркнуто издевательским удивлением, когда он проводит мяч между ног и отдает пас за спиной.

'Бум!!!'- вопит Фрэнкс.

'Тебе хана, cкунс,' - отвечает Ллойд Хилл, тощий форвард ростом 190 сантиметров с большими желтоватыми глазами и руками, напоминающими виноградные лозы.

'Вот идет уличная пятерка! Танцуем джайв! Опа-опа!'

'Посмотри, что он творит! - выкрикивает вывернувшийся из толпы Клэренс, очевидно, имея ввиду самого себя. - Его тело просто выкрутилось вот так!'

Фолы становятся все жестче. Броски в движении (лэйапы) и проходы под кольцо означают кровь. Я не считаю себя плохим игроком: низкорослый форвард, я бы мог выступать за некоторые средние школьные команды, но здесь я отпасовываю каждый раз как только получаю мяч, потому что не хочу показаться дураком. Игроки буквально перепрыгивают через мою голову.

'Развел, поджарил и подал на ...' Юнец по имени Эдди пытается бросить, но мяч эффектно отшибается защитником аж на противоположную половину поля, обрывая комментарий Эдди на полуслове.

'Убирай свое дерьмо отсюда,' - говорит некто 'Мьюзик' (или 'Музыка').

Высотки Вандервиира возвышаются слева от нас как темно-красная крепость, защищающая нас от неба; глубоко внутри домов телевизоры мигают как синхронизированные свечи. Комплекс занимает четыре квартала и вмещает почти десять тысяч людей, маленький американский городок. Когда-то - не более десяти лет назад - Вандервиир был полностью белым. Флэтбуш (исходящее из словосочетания Vlacke Bos, означающего на датском 'деревянная равнина') был прибежищем белых рабочих среднего класса, которые покинули Манхэттен и внутренний Бруклин, надеясь, что проблемы большого города досюда не дотянутся.

Поселившись в этом районе, Родни и другие черные начали цепную реакцию. В считанные дни белые начали уезжать. Объявления 'Сдается в аренду' появлялись как только рентованные машины и грузовики отвозили семьи дальше в сторону Канарси, Шипсхед Бэя и Лонг Айленда. Массовый уход не прекращался до 1970, пока белых осталось меньше половины. К 1974 белых осталось мизерное количество и Вандервиир стал полностью черным, примерно половину из которых составляли иммигранты из Вест-Индии, а другую половину - 'аборигены'. Скоро стали появляться обычные признаки распада - битое стекло, граффити на стенах, мусор и изуродованные здания: все это можно было предсказать наперед.

Если у этого разложения и были хоть какие-то позитивные стороны, то это отразилось на кортах Фостер-парка, где развивались новый уровень и стиль баскетбола. Буквально за ночь формировались потрясающие прыжковые игроки - липеры, и маги мяча - болл-хэндлеры. Образцовая игра и подготовленные броски растворились, превратившись в умопомрачительные данки и обманные движения. Черные игроки, казалось,.больше вкладывали в дело душу. Отказываясь следовать устоям, они постоянно экспериментировали и 'делали вещи' на корте. Скоро они контролировали темп на всех площадках между Фостер и Фаррагут Авеню, а белые, изредка приходившие сюда, как когда-то делали черные, выглядели скованными и движениями походили на роботов.

Для Родни - это было правосудие. 'Черным принадлежит город, - говорил он. - Игра тоже должна принадлежать им.'

Но как рос талант, так росли и проблемы. Почти каждый мальчик приходил из разбитой семьи и находился (или когда-то находился) в той или иной неприятности. Умножился атлетический потенциал, но удвоился риск.

Я думаю об этом, держа своего игрока. А как у него обстоит жизнь, есть ли у него мечты? Он меня отсекает от кольца, а я отталкиваю его, чувствуя как гулко бьется его сердце, ощутимо ударяя сквозь майку.

Уже совсем темно. Желтоватые веснушки уличного фонаря просвечивают через дерево, но до земли не долетают. Партнеры и противники слились в одно целое и все, что я могу, это лишь держать своего игрока и не дать ему исчезнуть. Родни по-прежнему кричит: 'Пасуй, черт подери! Пасуй как Дэнни Одумс! На подбор! Я смотрю! Смотрю есть ли среди вас птица, которая сможет вылететь из гетто?'

Пасы становятся все опаснее, принимая вид темных болидов, которые не двигаются, а просто становятся больше и чернее, пока руки не выбрасываются вперед, что защитить тело или лицо. Первый мяч, впечатывающийся в лицо игрока, вызывается злорадное улюлюканье.

Ллойд Хилл делает свой коронный 'бросок в прыжке стоя', и мяч исчезает в ночи. В реальность его возвращает резкий хруст: мяч прилетел кому-то в палец.

'Оооо.. Ч-ч-черт! Дерни это говно, Леон! Весь палец скрючился.' Поврежденный сустав зажимается мертвой хваткой. Похожий на предыдущий хруст. Вопль громче прежнего, после которого следует недовльное бурчание: '...Да ща вроде полегче...'

'Где Фрэнкс? - кричит Ллойд Хилл. - Куда делся? Я его ж тут убиваю.'
Фрэнкс возникает со стороны. 'Нету.' 'Чего нету?' - спрашивает Ллойд. 'Велика.' 'Какого велика?' 'Моего велика.' 'У тебя же нету велика, придурок.' 'Мне друг дал погонять. Я его там поставил.' Маленькие дети появляются как призраки из темноты. Выбив из рук у Родни мяч, они убегают играть во время нашего перерыва на дальнее кольцо. 'Вот дерьмо, Фрэнкс, это уже не смешно.' 'Это ужасно.' 'Смеяться не могу. Хи-хи-хи.' 'Пять секунд и нет. Да кто угодно мог прийти и уехать.' 'Ха-ха-ха... Тут воруют в гетто.' 'Какой-то мудак несчастный. Уже, наверно, до Фултон-стрит доехал.' 'Хо-хо-хо-ха... Педали крутит. Всю жопу открутил в cраном гетто...' 'В настоящем Гет-то...' - Фрэнкс тоже истерически хохочет, прихлопывая в ладоши.

Полная темнота. Старики разошлись по домам. Медленно ползающие вокруг оранжевые точки лучиков фонарного света то и дело выявляют группки подростков, дующих косяки под деревьями. Рядом идут еще две баскетбольных игры, но дальную только слышно. Я задумываюсь, что же я тут делаю: в этой игре, в таких условиях. Играть в баскетбол в темноте - это акт сумасшедшей преданности; все равно, что рыбачить в песке. Я знаю, что скоро чей-то резкий пас разобьет мне нос.

Мяч возвращен, и игра возобновляется. Смех утихает, а велосипед забыт. Все еще бегают, а я уже ослеп. Следить за игрой ушами я не могу. Родни кричит, но не существует. При вбросе мяча из аута, я тихо ухожу с площадки.

'Эй, стоп! - говорит Ллойд. - А где-то белый чувак, что играл за нас?'

'Да, нас только четверо, - пересчитывает кто-то. - Куда он делся, Род?' - все осматриваются по сторонам.

'Он вроде за водой пошел. Не привык он к такому дерьму. Слабак. Да ладно, возьмите просто кого-нибудь другого.'

'Давай, малыш, - говорит высокий игрок по прозвищу 'Муза' (или 'Музыка'), одному из болтающихся в ауте. - Нажми на этого чувака. Не дай ему в небо улетать.'

С расстояния в тридцать футов я едва различаю редкие вспышки медальонов, попадающих в свет фонарей Фостер-Авеню. Я изможден и с блаженством вытираю лицо футболкой и разминаю отекшие колени. Я слышу голоса игроков и мне кажется, что они могут здесь быть всю ночь.

В гетто Бруклина распространено суждение, что плохой мальчик становится бандитом, хороший - играет в баскетбол. В самом деле, не говоря про преступления и лень, больше парню и заняться нечем. Спросить кого-нибудь из Браунсвилла, Бедфорд-Стайвезант, Ист-Нью-Йорка про их молодые года, значит получить вариации двух ответов: 'я стусовался с плохими парнями', или 'я играл в баскетбол.'

Конечно, это не означает, что эти два понятия взаимо исключающие. В Гарлеме, юные члены уличных банд играют на сотни долларов. Пистолеты оттопыривают их карманы, а их Роллс-Ройсы, как праздничные кареты, припаркованы на грязных улицах. Память гетто коротка, но завсегдатаи площадок на скоро забудут таких талантов как Пии Вии Киркланд: быстрого, как молния, защитника, который приносил мешки денег и ставил вокруг охрану на то время, пока он сводил с ума своих противников очередной серией ошеломляющих приемов. Ему даже предлагали попробовать силы в профессиональных командах, но, говорят, он расхохотался, когда узнал сумму контракта. Согласно последним слухам, на улицах он больше не играл, зато набирал по 70 очков в игру, выступая за команду одной из федеральных тюрем в Льюисбурге, Пенсильвания.

В Бруклине большинство ребят помнят времена, когда банда устанавливала контроль над площадкой, устанавливая иерархию, распространявшуюся даже на самые дальние корты. Обычно некоторые лучшие недисциплинированные игроки были членами таких банд как Черные Пики или Веселые Топтуны Браунсвилла. Баскетбольный талант, пущенный коту под хвост в тюрьмах Нью-Йорка может дать фору многим университетам. Как сказал тренер тюрьмы Обурн: 'Здесь у нас траснсплантированная площадка гетто.'

Вообщем, в принцип, два поведения - называйте их хорошее и плохое - должны быть разделены и должен быть произведен выбор. Баскетбол или нет.

Джим МакМиллиан, недавно покинувший НБА 196-сантиметровый форвард, вспоминает, что когда его семья перехала в Ист-Нью-Йорк, он был вынужден принять решение о своем будущем.

'Мне было 13 и я в баскетбол-то никогда не играл. Я не знал никого и боялся всего. Я просто шел в парк на Саттер и Эшфорд и бросал один. У меня была слабенькая надежда, что может быть когда-нибудь я буду лучше, но мне тогда баскетбол и, в принципе, не нравился. Я не смотрел игры по ТВ, у меня не было кумиров. Я так все воспринимал, потому что был очень замкнут.

Потом я начал играть постоянно. А когда ты это делаешь, то становится тяжело. Банды, быки, все идут против тебя. Приходится терпеть всяческие издевательства. И нужно постоянно быть начеку, чтобы избежать очередного пинка или подобного унижения.'

Одиночество было для МакМиллиана благословением, потому что он относительно избежал давления. Но самое позитивное влияние на него оказал один быстро-говорящий человек.

'Этот парень постоянно приходил в парк. Ему, наверно, было около 25, и я помню, у него было много денег. По крайней мере, так казалось, потому что он постоянно доставал большую пачку купюр и отщипывал несколько, чтобы купить сэндвичей или содовой для всех игравших. Он всегда улыбался и его похоже знали все, кроме меня.

Потом однажды он подошел ко мне после игры и стал задвать вопросы, сколько мне лет, как давно я уже играю, хочу ли играть в других парках. Он сказал, что может помочь устроить меня в хорошую школу, если я буду продолжать много трудиться.

Он, казалось, знает все не только про баскетбол, но и про общество и про мир. Я спросил как его зовут; он сказал: 'Родни Паркер', и с этого все началось.'

Родни Паркер (на верхнем фото), живший всего в двух кварталах от МакМиллиана, оставался гидом юнца, когда он уже стал взрослым и играл в НБА. Родни покупал ему кроссовки; обучал стратегии; специально проигрывал ему деньги, чтобы пацан не умер с голоду, а потом тщетно пытался обыграть атлета, расцветшего до школьной сборной города, а потом и всей Америки. Никаких подтекстов не было. Родни всегда был там, оказывал поддержку и давал совет, который бы Мак получал, будь у него отец.

Когда пришло время выбирать колледж, Родни удостоверился, что МакМиллиан пойдет на самый верх. Решив, что Лига Плюща будет хорошим местом для этого драгоценного камня, Родни начал ездить в Колумбийский университет в Манхэттене; навещать тренеров, профессоров, администраторов, буквально, уговаривая их принять своего воспитанника в элитную школу.

Сегодня МакМиллиан, заработавший кучу денег в НБА и мудро их инвестировавший, качает головой, когда речт заходит о его судьбе. 'Родни Паркер оказал громадное влияние на мою жизнь. Он просто вырастил меня.'

Таинственный меценат - это крайне подозрительная вещь в гетто, где никто ничего за так не делает. Некоторым так же повезло как и МакМиллиану, но многим такое счастье не улыбнулось. Оглядываясь назад, МакМиллиан изумляется, что деньги никогда в их отношениях не играли никакой роли. 'Сложно объяснить, о Родни, как ребенок. Когда он кого-то устраивает, он радуется как будто только что полностью собрал паззл. Я думаю, что вместо денег и известности, он бы предпочел иметь свой стол и телефон - свой маленький офис.'

Многие игроки площадки имели дела с Родни просто потому, что им нечего было терять.

Одним из таких был невероятно худой робкий юнец по имени Дэнни Одумс (на фото вместе с автором книги.), который в детстве был настолько тощий, что ему приходилось носить подтяжки, чтобы с него не сваливались штаны. Его Родни заметил болтающимся возле кортов Вандервиира осенью 1970. Дэнни был старшеклассником в близлежащей Эразмус Хай Скул, хотя, очевидно, с учебой у него были большие проблемы. С шестого этажа из своего окна Родни наблюдал, как каждое утро Одумс в уличной одежде продолжает бросать по кольцу.

Дэнни играл за баскетбольную команду школы, но скоро ему это запретили (в американских учебных заведениях студент, выступающий за какую-либо спортивную команду, обязан поддерживать минимальный уровень оценок; иначе он дисквалифицируется за неуспеваемость - прим. пер.), и к весне он не получил ни школьного диплома, ни единого пригласительного письма из колледжа. Позднее летом Родни сказал Дэнни, что может помочь ему устроиться в подготовительную к колледжу школу еще на год. Дэнни был слишком напуган, чтобы ответить; он просто кивнул головой, что, типа, да, это было бы неплохо.

Ранее Родни прослышал от главного тренера университета Фордхэм, что академия Гленн Спрингс на севере штата Нью-Йорк ищет таланты из гетто для 'полирования' и 'определения в колледж.' Родни связался с подготовительной школой и гарантировал им лучшую баскетбольную команду штата, при условии, что они дадут ему набирать команду самому.

Они согласились, и летом он собрал одиннадцать игроков из восьми разных школ Бруклина. Двух других он отослал в школы Пеннсильвании и Миннесоты. Для Одумса он до октября не мог найти места, которым в итоге оказалась школа Св. Томаса Мора в Колчестере, Коннектикут.

Но самое примечательное событие того лета свалилось как снег на голову. На турнире в Хобокене, Нью-Джерси, на разминке перед игрой Родни обратил внимание на кривоного, костлявого, с раскосыми глазами, примерно 196-сантиметровго игрока - партнера Дэнни по команде - у которого было столько же высокомерия, сколько застенчивости у Дэнни. Но это было оправдано. Во время лэйапов он парил в воздухе и, кривляясь перед публикой, заколачивал один мяч в корзину за другим. Иногда он крутился в воздухе и взлетал для броска со средней дистанции или мгякой 'бомбы' из-за трехочковой.

Один из зрителей сказал Родни, что этого парня называют 'Флай' ('Муха'). Фамилия Флая была Вильямс и он был родом из Браунсвилла, Бруклин. Зритель добавил: 'У него настрой как у убийцы.' Но Родни был глух ко всему; он был поражен огромным талантом парня, который он видел в каждом его движении.

'Мне нужен Флай,' - подумал он.

В игре Флай, получивший прозвище на площадках Бруклина за полеты с мячом, начал бросать чуть ли не с половины поля. Он размахивал руками, тыкал пальцем в оппонентов, корчил рожи как актер-мимик. Временами он так запутывал защитников в их собственных ногах, что хохотал, проносясь мимо них.

Противники были разбиты наголову. Дэнни играл с неожиданным хладнокровием, великолепно пасуя и набрав 26 очков. Но толпой завладел Флай. Он набрал 50.

Как у многих игроков, уже бывших в конюшне Родни, у Флая тоже было полно проблем - отца нет, диплома нет, стипендии нет - и для Родни, обладавшего талантом говорить, не составило большого труда убедить Флая в том, что ему нужна помощь извне, и что Гленн Спрингс - его лучшая альтернатива.

И хотя они сдружились, Родни интуитивно осознавал, что Флай, в самом деле, был сложный фрукт, может быть даже, хотя Родни этого не хотел признавать, невозможный. Иногда Флай выглядел как пародия на выходца из гетто. Его дикая, непредсказуемая, настороженная психика, казалась настолько пойманной в ловушку окружающей среды, что делала практически невозможным заданием различить, где кончалась личность и начиналась актерская игра. В Гленн Спрингс Флай хвастался шрамами от пуль на ноге и дрался, когда хотел. Иногда во время игр он убегал с мячом в аут, чтобы попить воды, а как-то раз уселся посреди площадки, пока другая команда канителилась по каким-то причинам. 'Флай не был обычным продуктом гетто, - сказал директор школы Джон Пулос. - Даже ребята из Бруклина его боялись.'

Несмотря на подобного роды проблемы, Гленн Спрингс достигли первого места в штате, и Флай был награжден правом выступать за сборную страны. Родни испытывал смешанные чувства по поводу своего самого большого улова, но когда бы он не видел Флая в игре, он терял над собой контроль. 'То, что делает Флай - нереально!' - таков был его крик.

Однако даже при его способностях, колледжи не заваливали Флая письмами. У него была твердо устоявшаяся репутация беспредельщика. И хотя он говорил прессе, что ему приходится перерывать кучу из двухсот-трехсот писем, на самом деле, только две-три школы действительно проявили к нему интерес. Из них Родни выбрал неизвестный доселе Университет Остин Пии в Кларксвилле, Теннеси, частично потому что тренер Лэйк Келли казался наиболее подготовленным к неприятностям и частично, потому что Родни мог послать туда в качестве багажа Дэнни Одумса и ее двух ребят.

Поведение Флая на когда-то незаметном кампусе, названном в честь губернатора эры Запрета, было вполне предсказуемым. 'Возбуждение? О, да, - сказал он. - Мы ездим в центр по субботам и смотрим как разгружают траки.' Чтобы хоть как-то развлечься Флай рассказывал историии об ужасах Бруклина и вскоре вся Южная пресса называла его 'Флай Флэтбуша' и цитировала каждое его слово. На игры он надевал высокие черные кроссовки и шорты задом наперед. Он махал зрителям, раздавал воздушные поцелуи, а несколько раз испускал пугающий боевой клич. Никто из местных такого раньше не видел. Впрочем как и противники, и к середине сезона Флай набирал в среднем по 34 очка за игру - первый во всей студенческой лиге.

К концу года Остин Пии впервые в истории выиграл конференцию Долины Огайо и продолжил свое победное шествие, смяв на пути, национально известный Джексонвилл, прежде чем проиграть в региональном полуфинале NCAA университету Кентакки. Плакаты в Кларксвилле гласили: 'Флай - уступит только сексу!'

Следующий сезон, 1973-74, был почти такой же, только больше всего - больше очков, больше наклеек на бамперах, значков, ни с чем несравнимого клича 'Флай открыт! Вперед Пии!', больше боевых криков (приведших к исключению на несколько игр в середине сезона), и опять участие в чемпионате лиги и обиднейший проигрыш Нотр-Даму в региональных финалах. Флай закончил третьим в нации по очкам, и многие думали, что ему открыт путь в сборную Америки.

Постройка 10,000-местного стадиона была ускорена и, по слухам, он должен был быть готов к началу следующего сезона. Неофициально он назывался 'Дом, который построил Флай.'

Родни знал, что из всех игроков, которых он вырастил, Флай был тем самым, который мог бы действительно сделать его известным, сделать его звездой в его деле. Кроме престижа, он также хотел и заработать большие деньги; Флай мог вознаградить его за его услуги. В самом деле, несколько профессональных клубов уже справлялись о доступности Флая. У Родни уже давно таких ребят не было с времен Джима МакМиллиана шестью годами раньше. Будущее выглядело таким же ярким и прекрасным как восход над районом Квинс.

Родни волновало лишь одно обстоятельство: пронеслись слухи, что Флай, Дэнни и еще 22 других игрока в Долине Огайо могут быть дисквалифицированы из-за подтасованных результатов вступительных экзаменов. Но даже если Флай и не смог бы вернуться в Остин Пии, вокруг было полно других возможностей - другие колледжи, АБА, НБА. Человек с атлетическими способностями Флая держал спортивный мир в своей ладони.

В середине мая, когда я приехал снова играть в ту беспросветную игру, Родни был очень возбужден, с нетерпением ожидая возвращения своих ребят.

'Я что хочу сделать, - говорит Родни, проходя через свою захламленную квартиру и вставляя в рот верхнюю челюсть. - Это организовать фермерскую систему. Отыскивать на площадках Бруклина ребят в возрасте 12-13 лет и работать с ними с девятого класса, оттачивать их до уровня профессионалов. Я бы заботился о них, был бы их 'отцом', кто мог бы и по плечу похлопать и советом помочь: рассказать как жизнь устроена.'

Это знакомая тема. Но даже в лучшем случае - это лишь запутанная мечта, потому что Родни, несмотря на свои уличные связи, понятия не имеет как устроен настоящий мир бизнеса - сплетение переговоров, контрактов и адвокатурных интерпретаций.

Его жизнь - перепродажа билетов, и он в этом хорош. Позднее я пойду с ним в одно из таких путешествий и восхищусь тем, как он продает и покупает, оставляя меня далеко позади в перебежках от ворот до касс и парковок по запутанному кругу.

Перебирая кучу одежды с символикой различных колледжей, он вытягивает одну футболку и повязку. 'Там золотая жила талантов, - говорит он. - В Бруклине, на Флэтбуше, в этом парке. Тренер одного из университетов сказал мне как-то, чтоесли бы мог, то он бы завербовал в свою команду весь район.'

Родни делает неопределенный жест в сторону Фостер-парка, который включает в себя ромб бейсбольного поля, высохщий бассейн, дремучий лес гимнастических перекладин, шесть кортов для хэндболла (игра, целью которой для нескольких человек ставится отбивание маленького резинового мяча от глухой стены - прим. пер.), шесть для баскетбола, и при этом - ни единой травинки. Если принять во внимание лишь одни цифры, можно понять почему баскетбол называется городской игрой: бейсбольное поле вместит 18-20 игроков, хэндбольные корты - 24 человека, баскетбольные - 60 или даже 120, если игры будут идти на одно кольцо. И хотя в Бруклине можно бесконечно долго искать зеленое поле для гольфа или теннисные корты, едва ли можно пройти два квартала, не увидев разлинованного асфальта и шестов с щитами и кольцами.

Экономика баскетбола тоже верна. 'Для десяти человек все, что нужно - это кроссовки, кольцо и мяч, - говорит Родни. - Хотя, в принципе, можно даже обойтись и без кроссовок.'

Родни выглядывает в окно: 'Посмотри. Сколько сейчас? Десять утра и все забито. С хорошими ребятами, с ребятами, пашущими до полусерти, потому что они знают как им повезло, я могу творить чудеса. Джим МакМиллиан был настолько беден, что ему приходилось затыкать картоном дыры в подошвах. Но у него было огромнейшее усердие, что я когда-либо видел. Но такое не всегда происходит. На площадках Бруклина полно всяких идиотов.'

Два года назад, после того как в газетах появились статьи о том, как Родни помог нескольким счастливчикам, его стали осаждать с просьбами о помощи. Молодежь приставала к нему на улицах, упрашивая помочь им устроиться в школу, дать им еще один шанс. Родни за ночь превратился в волшебника и чудотворца. Матери писали жалобные письма, полные ошибок, умоляя его взять их мальчиков, которые были или на наркотиках или в бандах, и, потянув за секретный рычаг, сделать их хорошими.'

Но Родни считал, что у него есть оправдание для отказов несчастным. 'Когда я раньше перепродавал билеты, я стоял возле цирка, может, с сотней билетов. В кассе пусто, я продаю билеты за двойную цену, и они разметаются. А за мной все эти бедные матери из Бруклина и Гарлема, приехавшие на метро со своими детьми, которые не могут купить билет и за десять долларов. Они проклюинают меня и умоляют, а их дети плачут. Но что я сделаю? Их так много, что я бы разорился если б сдался.'

Все равно из-за слабости, исходящей из тяги к геройству, он сделал исключения для особых игроков. Когда он увидел, как выделывается на играх Муха, он сказал тренеру отослать его домой, потому что Муха разрушит программу и для остальных тоже. Но со временем Муха, завоевав множество наград, стал 'коронованным инфант терибль' Остин Пии, и Родни со своими претензиями увял.

'Большинству моих ребят дается лишь один щанс, - пожимает плечами Родни. - Но Муха мог бы спалить всю школу, и они бы его все равно пустили назад.'

Проталкивание Мухи, поставленное на широкую ногу, включало в себя бесплатные путевки в баскетбольные лагеря, контакты со спортивными журналистами и даже один раз у него взяли интервью, транслировавшееся по телевизору, во время большого перерыва на игре Никс. Когда Денвер Рокетс из АБА связались с Родни, чтобы обсудить возможность немедленного попадания в Мухи в профессионалы, Родни направился в Манхэттен на встречу со спортивным агентом Лю Шафелем. 'Он пришел ко мне, - скажет Шафель, - потому что он слышал, что я лучший. А для Мухи он только выбирал лучшее.'

Между тем Муха продолжал жить своей рутинной жизнью в Кларксвилле, совмещая дикость на корте со спокойной обыденностью в учебе. Кое-кто начал говорить Родни, что Муха просто его использует. Это оказало кое-какое на него влияние, и, когда Муха не явился на встречу с Родни и Шафелем, не предоставив никакого объяснения, кроме как что самолет взлетел без него, Родни был в ужасе. 'Может быть он нашел себе другого агента! Может быть 30 агентов! Пацан же ничего не знает о продвижении. Он знает только Браунсвилл и может быть крутым на углу.'

Имя Мухи было поставлено на 'черновик' драфта НБА, назначенного на 29 мая; политический ход Шафеля, позволявший ему определить ценность Мухи как в НБА, так и в АБА. Условия давали Мухе право вычеркнуть свое имя из списка даже за час до начала драфта, если он захочет остаться в школе. Когда Родни позвонил Мухе, он был ошарашен заявлением того о желании остаться в Остин Пии на третий курс. 'Только не говори мне, что это ради образования,' - вокликнул Родни. 'Мне тут нравится, - сказал Муха. - Люди хорошо ко мне относятся. Я крут!' 'Пойми, профессионалы грызутся из-за тебя! - кричал Родни. - Денвер предлагает миллион, Муха! Миллион!'

Он убедил Муху по крайней мере не снимать свое имя с драфта, пока Шафель не предоставит цифры по НБА. Муха казался вовсе невпечатленным, несмотря на то, что профессиоональная карьера и большие деньги всегда были его мечтой. 'Просто не снимай своего имени. И, Муха, не делай глупостей.' 'Все ништяк, Родни.'

Закончив притоптывать ногой и завязывать кроссовки, пара которых обычно не держится дольше месяца, Родни берет пачку счетов за спекулирование билетами на стадиона Шиа и направляется к метро.

Проходя мимо парка, он начинает говорить о проблемах, которые он видит в своих игроках. Как фермер, способный определить грядущую непогоду, по боли в пальце ноги, Родни подчастую довольно неплохой психолог.

'Ребята из гетто терпеть не могут приказов, - говорит он. - Знаешь почему? Потому что у 90% из них никогда не было отцов. Единственные мужчины, крутые в их восприятии, это те, кто тусуется на углу. Они не терпят, когда на них кричат, даже если это ради их же блага, потому что 'мужику' в их понимании никто никогда не говорит, что делать.'

Прежде чем заскочить на станцию Ньюкирк, Родни покупает газету в бакалее; одну из трех-четырех обычно прочитываемых им за день. Читает он медленно и только спортивные колонки и криминальную хронику. Спускаясь по ступенькам, он вдруг встает как вкопанный. Заголовок спортивной секии Дэйли Ньюс гласит: 'Уильямс планирует остаться в Остин Пии', и Родни медленно начинает читать вслух статью.

'Джеймс 'Муха' Вильямс говорит, что отвергает все предложения играть в профессиональных клубах. Уильямс, набиравший, по 27.9 очка в игру в прошлом сезоне и 29.5 будучи новичком, сказал что отправил письмо в штаб-квартиру НБА с просьбой снять свое имя с драфта.'

До драфта еще шесть дней и предложения НБА только начали материализовываться. Никто не говорил Мухе убирать свое имя.

Приближающийся поезд '3' гремит под землей как гигантский крот. 'Тупой идиот! - рычит Родни, прыгая по ступенькам вниз.

В парке скамейки с утра забиты местными игроками. Сезон начался, и воздух полно энтузиазма и ожидания того, что принесет лет: тепло солнца и ночные танцы на улице, фургончики с мороженым, девочки в обтягивающих маечках, пляжи, споры и драки, пиво и марихуана, соревнования.

Дэнни Одумс только что возвратился из школы и сидит, раздвинув ноги рядом с Марио Доннава, еще одним воспитанником Родни, вернувшимся из университета Св. Фрэнсиса в Лоретто, Пеннсильвания. Эти двое - любимцы Родни за свое серьезное отношение и они ставятся в пример всем остальным. Многие ребята из парка видели Дэнни по телевизору в игре против Нотр-Дама и пришли отдать почтение. Рядом с Марио развалился Келвин Фрэнкс, один из ночных игроков полторы недели назад. Изначально он был одним из воспитанников Родни, феноменально быстрый, но недисциплинированный игрок со склонностью к паясничанью и внезапным молчаниям. Родни отослал его в Гленн Спрингс на второй год обучения в Бойз Хай и к выпуску готовил стипендию в маленьком колледже Майами, Оклахома.

Фрэнкс продержался там ровно пять дней и вылетел до того, как еще начались занятия. Ни он, ни его семья не были в состоянии оплатить 500-долларовый счет (для обычных студентов выше нескольких тысяч) в Гленн Спрингс, и школа отказала ему в выдаче диплома, делая таким образом невозможным поступление в колледж.

'Так ты писатель, значит, - говорит он, таращась на меня. - Мужик, ну дай мне 50 центов на гамбургер.'

Я сажусь и говорю, что дам ему 25 центов, если он мне расскажет, что произошло с его стипендией.

'Усекай, мужик, - говорит он. - Родни сказал, что я еду в Майами, ну я и ожидал увидеть пляжи и пальмы. Черт, я приезжаю, а там одни ковбои в сапогах по колено и все такое.' Он смотрит вниз. 'Ну там неплохо вообщем-то было. Каждую ночь девку валял. Провел, короче, одну замечательную неделю в колледже.'

Уже год Фрэнкс ничего не делал, попрошайничая на улицах и поигрывая где придется. Одежда его потерта и местами порвана. В конце концов он выбил из школы диплом и теперь упрашивает Родни добыть ему еще одну стипендию. Вчера Родни расхохотался, вспомнив об этом: 'Клиенту дается лишь один шанс,' - сказал он при этом.

Рядом с Фрэнксом Ллойд Хилл, 22-хлетний парень, бросивший школу в Браунсвилле и проведший три года в торговом флоте до переезда на Флэтбуш со своей семьей. Сейчас он парикмахер на неполный рабочий день вместе со своим младшим братом Клинхэдом, в парикмахерской на Лотт Авеню. Остальное время он проводит в парке. По его собственному признанию он пьет слишком много пива и курит слишком много шмали. Это он демонстрирует и сейчас своей бессвязной речью и беспричинным хихиканьем. И все равно, он считается одним из лучших игроков района, и каждый пацан в округе завидует его данку-'томагавку'.

'Ну большинство моих друзей сейчас в тюрьме, - заявляет он. - Планов у меня вообщем-то никаких нет, но колледже - это, наверно, прикольно, если ты туда попадаешь как Дэнни или Муха. Я Муху имел как хотел, когда он был еще в Браунсвилле, но когда они возвращаются из колледжей, я выгляжу идиотом, потому что целый год играл с идиотами. Я думал потусоваться в парке этим летом и показать Родни на что способен. Я не буду трепаться. Он знает сам, когда перед ним игрок. Тесты в школу я всегда сдам: это ничто, а если я попаду туда, то у меня будет представитель колледжа; он скажет: 'Ллойд, как школа?'. Я скажу: 'Да все отлично.' и у меня будут и книжки и все такое, и я не буду просто Ллойдом Хиллом, понимаешь, еще одним идиотом.'

Игроки расслабляются и смотрят как маленькие дети пытаются изобразить один из виртуозных бросков взрослых или красивый дриблинг, вообрадая себя звездами НБА. Дэнни Одумс тоже раньше играл очень броско, но тренерская работа и часы тренировок свели это на 'нет', сделав игру максимально экономной и эффективной. В результате он попал в сборную конференции от штата Огайо.

'Вы видели этого четырнадцатилетнего пацана, в которого Родни вцепился вообще конкретно? - спрашивает Ллойд. - Этого Альберта Кинга. Сколько он? 198?' Все игроки кивают.

Молодой Альберт несколько раз приходил играть в парк и продемонстрировал потрясающую грацию и координацию для своего возраста и габаритов. Учитывая то, что он не пойдет в старшие классы до осени, его талант кажется таинственным, необычным: для остальных он как полубог.

'Если б мне было четырнадцать, - говорит Ллойд, - я был бы гораздо умнее.'

Игроки исчезают в теплоте дня, как змеи на камнях, и не произносят ни слова. Скоро они разомнутся и выкатятся на корты, расслабленные и готовые к действию.

Лайонел Уоррел, темнокожий мускулистый восемнадцатилетний парень, живущий в нескольких кварталах от парка, приезжает на велосипеде и обозревает виды. У него широкий нос, высокие скулы и улыбающееся лицо, деляющее его похожим на веселого индейца; когда он засекает действие на главном корте, он крутит педали в ту сторону. Только что переехав сюда из Бедфорд-Стайвезант, он еще новичок здесь, но некоторые уже его знают по уличным играм и пожимают руку. Лайонел снимает футболку. 'Погнали,' - говорит он.

Будучи новичком в Мичиганском Университете, Лайонел выходил со скамейки в команде, дошедшей до четверть-финала турнира NCAA.

Его блистательная игра гарантировала ему персональный фэн-клуб - Мичиганские Ракетоносители Лайонела 'Локомотива' Уорелла - уникальная почесть, которой аже не удостоился центр студенческой сборной США Кэмпи Расселл. И все равно Лайонел не был счастлив в Энн Арбор.

Он сегодня пришел в Фостер-парк, потому что хочет обсудить с Родни некоторые вещи, и знает, что тот здесь в конце появится. Родни помог ему попасть в Мичиганский Университет, приведя скаутов на площадку. Сейчас, может быть он сможет помочь ему выбраться из Мичигана.

Уинстон Карим, двадцатидвухлетний иммигрант из Тринидад и Тобаго, осевший во Флэтбуше и работающий на Уолл Стрит клерком в судоходной компании, известен как 'человек Родни'. Он повсюду следует за Родни, играет с ним один на один, возит в своем (Уинстона) новом Олдсмобиле модели 'Катлес Суприм'. За свои услуги он ничего не получает. ' Я разрешаю Уинстону тусоваться со мной', - говорит Родни, 'потому что моя жизнь чертовски интересна'. Но это не совсем правда. Уинстон 'его человек', друг, который позволяет Родни играть роль; он всегда рядом с Родни потому, что им нравится общество друг друга. Сегодня суббота и Уинстон отправился в Форт Грин, приходящий в упадок район города, чтобы забрать молодого Альберта Кинга.

В Фостер-парк Альберт выходит из своей бордовой машины, распрямляясь словно складной нож. Появляется его длинное темное лицо, напевающее песенку 'Rock the Boat'. У него глубоко посаженые глаза, решительный и, в то же время, осторожный, как у молодого оленя, взгляд, тонкие руки и исключительно широкие, хотя и костлявые плечи. Мешковатые серые штаны, рваная желтая майкам и неизменные черные кроссовки Converse All Stars, с проступившей от пота солью - весь его гардероб.

Родни суетится, как краб в погоне за рыбой.

'Здесь Король! (игра слов: фамилия Альберта 'Кинг' переводится как Король - прим. пер.) Я тебя отправлю прямиком в профессионалы. К чертовой матери эту школу!', - Родни счастливо смеется глядя на свое удачное приобритение, по важности уступающее только Флаю. Альберт смущенно улыбается, видя что игроки перестали бросать мяч и смотрят на него.

В парке много людей. Свободных колец нет. На всех играют. По обе стороны цементной стены, отделенной от площадок ржавой проволокой, играют в хэндбол и пэдлбол (разновидность хэндбола - прим. пер.). Скрипят качели, выходцы из Гаити и Ямайки гоняют в футбол в дальней части асфальтовой площадки, белые ребятишки играют в софтбол (разновидность бейсбола- прим. пер.), выкрикивая 'аут' и 'бросай назад'. В тени деревьев пижоны, застывшие в типичных ганстерских позах, бросают кости. Дети сидят в колясках, мужчины в майках пьют теплое пиво, женщины кричат на детей, старики тихо сидят и смотрят.

Родни разогнал народ с площадки и назначил Альберта Кинга в одну команду, а Майка Мура, двухметрового профессионала из Европейской Лиги, в другую. Игра началась. Альберт сконцентрирован, его рот открыт. Ловкость его движений заставляет маленькую толпу ахать. Кажется, что детское лицо по ошибке размещено на его теле. Он кладет двуми из-за головы, делает блок-шоты, раздает быстрые пасы, отсекает более тяжелых и взрослых игроков и забирает один подбор за другим.

'Давай, Большой Эл!' подбадривает Родни.

Не веря свом глазам, люди подходят ближе. 'Только не говори, что этому чуваку 14 лет, Род', - говорит одетый как маленький кусочек радуги невысокий парень, игравший в кости. Толпа стонет когда Альберт проскальзывает мимо своего оппонента по лицевой и забивет крюком, смешки прокатываются когда он ставит горшок Ллойду Хилу. Не обращая внимания на шум толпы Альберт смотрит прямо перед собой и наклоняет голову, готовясь к рывку. Кажется, что он смущен своим талантом. После игры они с Уинстоном уходят за апельсиновым соком.

'Да, он хорош', - признается Майк Мур Родни после того, как его 'сделали'. 'Но что будет через пять лет? Ещё более талантливые погибали на улицах'.

Сидя под деревом Альберт крутит взятый у кого-то радиоприемник и прижимает его к уху, успокаеваемый вредными вибрациями.

Он познакомился с Родни прошлым летом в своем квартале и поддался на убеждения прийти поиграть в Форест-Парк с ребятами. Родни хотел заполучить Альберта так же сильно, как когда - то мечтал о Мухе и начал появляться в любое время в любом месте, где играл Альберт. Он покупал пацану гамбургеры, давал деньги на проезд в метро, а в начале этого лета достал ему работу в офисе Джери Дэвиса и Лью Шавела.

Их союз практически приобрел официальный статус, несмотря на то, что Альберт не совсем понимал, что это вообще значит. 'Родни всегда тут шатается', - заявляет Альберт. 'Люди мне говорят, что надо держаться от него подальше, но я не понимаю, почему. Мне кажется, ему нравится помогать ребятам.'

Родни не надо было быть гением, чтобы понять, что 13-летний ученик восьмого класса Сэндз Джуниор Хай, ростом 190 сантиметров - редкая находка. В одной игре на открытом воздухе против более старших соперников Альберт сделал подбор, провел мяч через все поле, по пути сменив руку, и потом забил сверху. Его старший брат Бернард становится известным по всему городу, играя за Форт Гамильтон Хай Скул (в 1977 он стал членом Всеамериканской сборной, играя за университет Теннесси). А другой брат - Томас - был выдающимся игрокомо в Колледже Западной Вирджинии. Уже сейчас Альберт играет против своих братьев, его потенциал настолько же неограничен, насколько естественен. После одной из игр начала сезона я спросил его, как он научился делать такой крюк левой, он ответил: 'Я не знаю. Я пробовал, и у меня получилось'.

Но его самым ценным качеством был ум, данный ему природой, и покорность, которая позволяла тренеру чрезвычайно эффективно работать с ним. Если ему говорили сделать обманное движение влево, пробежать вправо и бросить мяч с трехочковой, он именно это и делал. Тренера называли его 'ярким'. У него не было проблем с дисциплиной. Игроки называли его игру 'прямой' ("straight up"), потому что она была агрессивной, простой и эффективной - редкий сочетание в гетто, где самое сложное - заставить 'зеленых' игроков начинать с основ, убедить их, что Уолт Фрейзер сейчас звезда не потому что он умеет давать пас из-за спины, а потому что его бросок в прыжке просто совершенен, а защита - безупречна. Казалось, Альберт схватывает все на лету, понимает интуитивно. Когда в 13 лет он вел мяч через все поле и забивал сверху, он делал это неохотно, потому что, как он объяснял позже, никто не был открыт для паса.

Напуганный разрушительной силой города, Родни перерыл весь баскетбольный 'виноградник', пока не нашел изолированную высшую школу (блин, хай скул) в маленьком городке Пенсильвания, где климат для развития Альберта, по мнению Родни, будет самым благоприятным. Находясь далеко от насилия, наркотиков, давления сверстников, нищеты, Альберт мог направить всю свою энергию на игру. Он бы не пропускал занятия, хорошо питался. Он был бы местным героем. Кроме того, богатые покровители согласились, чтобы Кинг со всей своей семьей переехал в Пенсильванию.

Все это Родни выкладывал со множеством различных деталей. 'Он был бы как чертов белый парень', - утверждал Родни, - 'Что, если бы они дали ему машину? В Калифорнии дети ездят на машинах в школу, так ведь? Их не волнуют крысы и всякие придурки-наркоманы, у них есть деньги и хорошая еда'.

Но молодой баскетболист отклонил версию Родни о настоящем рае на земле, и сейчас он тоже ее отвергает; и нерешительность добавилась к его полной неугомонности.

'Я не думаю, что я хочу переезжать в Пенсильванию,' - говорит он, стуча по тротуару, - 'Я никогда не уезжал из Нью-Йорка, а именно здесь проходят все соревнования. Лучшие игроки - на площадках, вот, что я сказал Родни. Но потом у тебя вроде как появляются плохие привычки, такие, как пронос мяча, фолы: Ну, я не знаю. И потом, я думал о моих коленях и о том, как асфальт их поганит. Особенно после того, как я очень быстро вырос, на 1,5 см, в прошлом месяце. А еще, несколько раз я так уставал, играя, что не мог делать никакую домашнюю работу, и несколько раз нарки с Форт Грин пытались втянуть меня к ним. Родни говорит, что это - лучший шанс выбраться из гетто. Но Бруклин - мой дом, здесь я научился играть'.

За спиной Альберта дети прыгают на забор и висят там, как летучие мыши. Мяч застревает в кольце, и молодые баскетболисты просят помощи. 'Вот так учишься прыгать', - кричит игрок постарше, беззаботно отворачиваясь, в то время как пацанята, ни один из которых не дотягивает до 150 сантиметров, бесплодно пытаются допрыгнуть до кольца, безнадежно не долетая и фута до него.

Альберт нервничает, признавая, что он даже не предполагал, что столько сил будет вовлечено в это дело.

'Все пытаются сказать мне, что нужно делать, тренеры говорят мне, что нужно ехать в эту школу или любую другую, в Лонг Айленд, в Коннектикут, в Католическую Лигу (?), в частные школы. Люди так часто звонят, что мне приходится уходить из дома. Они сравнивают меня с Конни Хокинсом, говорят, что я - следующий Хок, что я пропаду также, как пропал он.

Но вот что меня выводит из себя. Я с этим буду бороться. Морально я гораздо сильнее его - сейчас у меня средний балл 80 (российский эквивалент - 'четыре с минусом'). И, вау, посмотри на меня, я еще ребенок, я еще даже не в школе. Они говорят: 'Альберт, что ты собираешься делать, когда станешь богатым и знаменитым?' Как будто они не считают меня человеком: как будто я - вещь. Быть известным? Иметь миллионы долларов? Мне ничего не надо, я вот только хочу, чтобы у меня было радио'.

В три часа в парке - разгар игры. В Фостере, как и на большинстве площадок Бруклина, играют до пятнадцати, проигравшая команда вылетает, и новая пятерка занимают ее место. Сегодня ждать игры на первом корте приходится по два часа.

Неожиданно ритм дня нарушается. Длинный серебряный Ролс-Ройс паркуется рядом с гидрантом. Велосипедисты останавливаются. Люди оборачиваются.

Открывается пассажирская дверь, и появляется высокий молодой человек, одетый в очень широкие расклешенные джинсы и сандалии на платформе. На его правом запястье надеты металлические браслеты, а на шее толстые цепи. Он ступает на бордюр вместе с водителем, его другом в белой шляпе, и, окидывая взглядом толпу, замечает Родни, Дэнни Одумса, Марио, Ллойда, Кэлвина Фрэнкса и еще несколько знакомых лиц.

Улыбаясь, изгибая губы немыслимым образом, одной рукой ухватившись за промежность и вопя: 'Сейчас начнется шоу!', он идет по дорожке. Пацанье носится вокруг, собирают друзей, перешептываются, показывают пальцем. 'Вот идет Флай', - кричат они, сложив руки рупором.

Альберт Кинг на другом поле отступает пару шагов назад, а потом стоит на одном месте, тихо стуча мячом. Родни оставляет его и мчится поприветствовать свою самую известную находку, вернувшуюся из школы. Они ударяют друг друга по рукам, но монолог Флая не прерывается.

'Я здесь играть не собираюсь. Нет, сэр. Где эти игроки, о которых вы говорите, Мистер Паркер? О, тот парень Альфред или как там его? Дэнни-О! Друган! Прикинь, я видел как один чувак схавал пулю возле Гардена (имееется ввиду Мэдисон Сквер Гарден) на этом шоу с кун-фу.

Флай осматривает все вокруг, спрашивая растущую толпу, потом смеется, издавая громкое шипение с присвистом, похожее на шипение газировки, вырвавшейся из бутылки. У него почти нет верхних зубов, кроме четырех или пяти штук на левой стороне, и он не собирается носить протезы, которые для него сделали в Остин Пии. 'У меня десны из стали, вот как', - он сказал однажды, - 'Я могу ими разгрызать кости'.

Его лицо разбито, но не кажется непривлекательным, у него отличные кости, шрамы, тонкая 'козлиная' бородка и усы, отсутствуют зубы, а глаза выглядят абсолютно дикими, они как будто постоянно ищут что-то или кого-то. Все это делает выражение его лицо достаточно странным, он похож на веселую жертву грабежа.

Но, кроме того, есть что-то такое в его движениях и быстрых изменениях выражений лица, что заставляет опасаться, а нет ли рядом тикающей бомбы. Прошлым летом в Фостер-Парке проводили съемки для Sports Illustrated, и во время игры Энтони Харрис Флая толкнул под корзиной, когда тот готовился к подбору. 'Уберите этого баклана от меня!' - прокричал Флай, притормозив и махнув руками. 'Он пинает ноги, которые стоят миллион долларов'. Потом Флай убежал из парка в гневе, а пленка фотографа осталась пустой.

Его появление в парке прошлым летом для проведения интервью было также весьма драматичным.

'Они сумасшедшие! Они сумасшедшие!' - напыщенно сказал он, когда я походя спросил его о людях из Браунсвилля. 'Вокруг меня живут одни психи. То есть, если у тебя нет пистолета - пяти или шести штук - ты в серьезной опасности. Тут недавно ночью один паренек стоял у здания и вопил: 'Стреляй в меня! Стреляй в меня!'. А другой все это время держал пистолет во рту у матери первого. И он пристрелил его. Подстреленный парень пошатнулся и упал на тротуар. А люди - слушай, люди на дороге - они просто стояли вокруг и смеялись'.

Флай хороший комик, он играл то комедию, то трагедию; а баскетболисты помоложе, родни, друзья Флая, я - все мы были просто поражены.

'Теперь вы стоите здесь и спрашиваете меня, собираюсь ли я возвращаться в добрый старый Бруклин', - продолжал он. 'Ну, я вам скажу, у меня по соседству есть пара бандюг, которые могут пристрелить старушку средь бела дня просто чтобы посмотреть, будет ли из нее вытекать кровь. Джолли Стомперс и Томагавки, это не индийские племена. Скажи всем читателям, что беспредел возвращается. И я говорю серьезно.'

Здесь он делвет шаг назад, смеясь до слез, и изобразил человека, вытаскивающего отовсюду пушки и стреляющего во все подряд.

'Люди вокруг', - сказал он, крякая и смеясь так сильно, что могло показаться, что он испытывает сильную боль, - 'они думают, что каждый из них - Джесси Джэймс. Бум, бум, бум!' Он ослабел от хохота, и ему пришлось присесть.

Сегодня на Стоун Авеню он опять рассказывает про Браунсвилл, про площадку под названием 'Дыра' ('The Hole').

Это убогое, унылое место, заполненное разрушенными и сожженными жилищами когда-то процветавшей еврейской общины. Огромные дома и красного кирпича давно вытеснили забавные домики из коричневого камня, а окна магазинов закрылись металлическими ребрами решеток. Дыра, единственная баскетбольная площадка, расстилается посередине Браунсвилла как дурацкая шутка для тысяч потенциальных игроков. Повсюду ощущение разрухи, бедноты и беззакония. Из небольшой квартирки, где он живет с мамой, родными и сводными братьями и сестрами, Флай может наблюдать стрельбу и разбой, будто смотря какой-то ужасный телевизионный канал.

'На другой день они опять дрались в парке. Пфффт! Пффффт! Туда! Сюда!' - Флай изображает мощные удары по корпусу. - 'Я просто собрал вещички и потихоньку смотался оттуда. Если в гетто не дерутся, и если это не гетто - то это не мой район: вот, Томагавки, у них есть пушки, и они жить не могут, не стреляя из них. Думаете, они дети? Ни хрена. Да им, чтоб их душу мать, по двадцать четыре года. Вот дерьмо.

Но в школе тоже были чокнутые, там, в Теннесси, - постоянно тырили велики в Пии. Помнишь, Дэнни?' - Дэнни Одумс кивает, улыбаясь. - 'Там было столько велосипедов, что они брали заказы - 'Какой вам, сэр? Красный с белым? Сию секунду'. Слышали, Дэнни говорит. Что я там вообще не спал. Он был моим соседом по комнате, после тренировок он приходил уставший, все были уставшие. Скажи, Дэнни, только не я. Я на ногах, говорю: 'Вставай, Дэнни-О!'.

Флай продолжает, гипнотизируя публику, как змея птицу. Люди смотрят и смеются, будто по новой открывают для себя Бруклин, который кажется совсем другим, но все же каким-то знакомым.

Морща рот, высовывая язык туда, где должны быть зубы, делая руками драматические жесты, Флай говорит о баскетболистах 'невероятную чушь', о тех баскетболистах, которые забивают с середины поля. Он играет сразу три роли. Он хватается за промежность, скрючивается, засовывает цепь себе в рот, говорит, как педик. Мир, который он описывает, больше, уродливее, ярче, чем тот, что нас окружает. Флай садится, потом пробегает метров семь, изображая неумело ведущегося игрока. Он возвращается и снова убегает, чтобы показать еще один бросок, еще одно убийство. 'Тощий? Ты думаешь, я тощий? Я вешу 135 фунтов'. Флай втягивает живот и показывает ребра. Все это происходит безостановочно, неистово - кажется, что тишина была бы невыносима.

Флай поворачивается к Родни.

'Позови сюда этого парня, Родни. Ты о нем так печешься. Веди его, это Альфреда, Альберта, как его там. Сегодня я разрушу его карьеру. Он понятия не имеет, что это такое. Я его прикончу. Один на один. Я разобью его сердце, просто разговаривая с ним. И твой банк тоже сорву, Род. Ты слишком много болтаешь. 50 баксов - и я похороню этого пацана'.

Альберт Кинг стоит далеко, он не слышит этот разговор, кидая мяч и изредка бросая беглые взгляды в направлении Флая.

С улицы к толпе подходит средних лет мужчина, толстый, в теннисных шортах и красной тренерской рубашке. Его тощие белые ноги и вздутый живот создают странный контраст с худыми черными телами вокруг него.

Раньше он был помощником тренера в Университете Юго-западной Луизианы, пока школу не исключили из турнира в 1973 за то, что обнаружилось около 50 нарушений правил набора учащихся в Университет; в некоторых из них был замешан Лэрри Фогл из Бруклина. Фогл хорошо известен местным, так как иногда играет в Фостер-Парке летом. В прошлом сезоне, после перехода в Канисиус, Фогл был первым по набранным очкам, в то время как Флай (по причине его временной дисквалификации) был третим. По иронии судьбы, они играли в одной команде в школе, живя в паре кварталом друг от друга. Некоторые из игроков утверждают, что Фогла заманил какой-то тренер во время игр в Бруклине, летом. 'Эта толстая обезьяна приходила сюда, вынюхивая и высматривая талантливых игроков', - сказал мне один из них.

Мужчина подходит к Флаю и саркастически его приветствует. Практически немедленно эта парочка начинает спорить, и достаточно громко.

'Он говорит, мы получили деньги в Пии', - кричит Флай. 'Скажи им, Дэнни, мы не получили ничего! Пойти к тренеру за деньгами - то же самое, что попросить Иисуса Христа вызвать Дьявола из ада!'

'Нельзя играть честно и выигрывать!' - говорит мужчина, становясь таким же красным, как его шорты.

'Чушь собачья! Мы выигрываем! Я теперь и рядом с вашим университетским городком не пройду!'

'Флай, ты глуп. Признай, они используют тебя, а ты используешь их!'

'Я никого не использую!' - орет Флай. Несколько игроков встают со скамеек и уходят.

'Они используют тебя. Они используют твои способности', - вопит мужчина.

'Ну и что! А я использую способности тренера. Мужик, где ты голову потерял?'

'Думаешь, они заботятся о тебе? Нет, черт возьми! А ты говоришь, что ты возвращаешься в школу - тебе надо забрать деньги и уматывать оттуда!'

Флай машет рукой в отвращении.

Спор зашел в тупик, бывший тренер в потоке красноречия выливает все на тех, кто готов слушать.

'Придется обманывать, чтобы выиграть, чтобы попасть в Финальную Четверку. Дайте мне мешок денег, и я достану лучших игроков страны!'

Люди расходятся, и мужчина остается без слушателей. Коррупция, все игроки знают, та еще вещь; в гетто это еще один способ выжить. Но кричать об этом - еще хуже.

Новый матч начинается на главном поле, и снова Альберт демонстрирует блестящую игру, его легко можно сопоставить с игроком из колледжа. Родни руководит игрой в его типичном лихорадочном стиле, тем самым вызывая смех окружающих: он возбужден, неспокоен.

Делая вид, что ему совсем не интересно, Флай стучит мячом по полю. Он вставляет кусочки действия в свой монолог.

'Тот парень может стать неплохим игроком через несколько лет', - неохотно говорит он. 'Через год, если он приедет в Дыру. Если он выживет'.

День подходит к концу. Флай и его друг, Кантри Джеймс, темный мускулистый мужик неопределенного возраста, медленно идут к Ролс-Ройсу Джеймса и уезжают, мелкое пацанье бежит за ними некоторое время.

Позже, в МакДоналдсе на Флэтбуш Авеню, Альберт Кинг выслеживает задумчивого Родни и берет его мертвой хваткой. Глаза Родни бегают. Альберт отступает и начинает танцевать.

'Что ты подумал о Флае, когда видел его в первый раз?' - спрашивает Уинстон.

Произнесенное имя подавляет Альберта, заставляет его сесть и замолкнуть.

'Он всегда ведет себя так?' - наконец спрашивает Альберт.

'Хуже', - говорит Родни, подтверждая свое утверждение громкой отрыжкой. 'Ты себе не представляешь'.

К полудню становится жарко, около 90 (примерно 30 градусов по Цельсию). Обувь людей оставляет отпечатки на асфальте, как пальцы оставляют отпечатки на свежем пироге. Скамейки, как и прежде, делят парк ровными линиями, но никто не шумит, не разговаривает. Мак, смотритель парка, прогуливается, носовым платком утирая потный лоб. Маленькая девочка лежит на дорожке, стараясь засунуть ногу в рот. Игроки поворачиваются и безучастно смотрят на все это, потом уходят на блестящие поля.

У парка пацаны помладше до сих пор гудят о первом визите Флая.

'Чьи это были колеса, а?' - спрашивает Дудди, который преследовал Флая с момента его появления в парке.

'Джеймса Кантри, того большого ниггера', - говорит Пабло Билли. 'Флай с ним крепко связан'

'Черт возьми, серебряный Ролс!'

Парни думают об этом некоторое время.

'Что такого делает этот Кантри Джеймс, чтобы жить вот так?' - спрашивает один из них.

Другие смеются и перемигиваются друг с другом.

'Че-е-е-ерт', - говорит Пабло Билли.

Дудди, четырнадцатилетний косоглазый парень, голова которого кажется слишком большой на его тощем как вешалка теле, говорит с неприкрытым восторгом.

'Говорят, что игроки в Аксель Пэй выглядят глупо рядом с Флаем'.

'Остин Пии, придурок'.

'Да, говорят, он мог бы забить сотню за игру, если бы захотел, и он кричит 'Сосунок' каждый раз, когда кто-то не может его удержать.'

'Ты видел его 'птичий разворот'?', - спрашивает здоровый парняга со шрамом на лице, которого зовут Сержант Рок.

'Когда он опускается и дважды оборачивается в воздухе вот так'.

Парни щелкают пальцами и кивают.

Мартин, небольшой, ровно сложенный, шестнадцатилетний парень, продолжает сидеть и кидать камни в пустую бутылку неподалеку.

'Только у него непростой характер. Он постоянно влезает в передряги'.

'Ну и что. Он не принимает всего этого дерьма, которым его поливают всякие уроды', - говорит Дудди. Игроки с важным видом ударяют по рукам.

'Да, я бы хотел играть как он', - говорит Пабло Билли. - 'школы гонялись бы за мной, даже если бы я был серийным убийцей'.

'Еще бы, без своего таланта он не имел бы таких перспектив', - продолжил Мартин. - 'Но в этом нет ничего удивительного. Мама говорит, что просто так ничего не получишь. Я хочу сказать, когда-нибудь ему придется за все расплачиваться'.

Дальше, вдоль по улице, на крыше машины одиноко сидит Кэлвин Фрэнкс. Он выглядит мрачным, злым, сидя и бессмысленно уставясь в землю, будто посажен на крышу в наказание за что-то.

'Не знаю, что случилось', - медленно проговаривает он. - 'У меня есть диплом, я должен был получить работу на лето. Все было хорошо. Что случилось? Родни говорит, что мои руки - самые быстрые из всех, что он когда-либо видел. Я жду, когда же я поеду в школу - блин, у меня уже все документы есть. Я просто уеду и ни к кому никогда больше приставать не буду'.

Двое пьяных проходят мимо, держась друг за друга и шатаясь; каждый держит в руке бумажный пакет с бутылкой. Внезапно выражение лица Фрэнкса меняется на с кислого на абсолютно противоположное, как будо он увидел смешного клоуна. Он издает громкое 'А-а-а-а', что, наверное, должно быть смехом. Он прыгает на землю и ведет воображаемый баскетбольный мяч.

'Это Кэлвин Фрэнкс, 188 см с небольшим и он делает все. Он разнесет любую защиту, просто дайте ему пару гамбургеров и апельсинового сока. Он бросит, он забьет. Он плохой. В субботу вы видели, как я взял бутылку апельсинового сока у Альберта Кинга, потому что у него их было две. Я вздрючил этого ублюдка. Он хотел ударить меня другой бутылкой по голове, но я сказал: 'позже, салага'. Не могу держать себя в руках, не могу накапливать эмоции. Вот так люди и совершают самоубийства'.

Одежда на Фрэнксе выглядит странно, и на это есть причины. Штаны принадлежат Крэйгу Смоуку, центровому из Гленн Спрингс ростом 195 см, а футболка - Дэнни Одумса. Кеды с огромными дырами в подошвах отдал ему Родни. У Фрэнкса нет денег, у вообще почти ничего нет - спортивная сумка, пара или две носков, еще одна пара обуви от Родни, его драгоценный диплом. Его мать живет в Новом Орлеане; отец выгнал его из дома за приставания к няне.

Некоторое время он питался у Одумсов, пока это не стало им в тягость (пока они могли себе это позволить). Теперь он утверждает, что ему не обязательно питаться вообще. 'Я могу жить на воде или яблоках. Если кто-нибудь даст мне четвертак, пойду и куплю яблок, но я могу питаться воздухом при необходимости'.

На самом деле он опустился до того, что попрошайничал и спал в парке или у друзей на диване. В девятнадцать он стал полным неудачником, и все, кто его не боится, просто игнорируют его.

За парковым домиком, где дворник держит метлы и прочие подобные причиндалы, есть шесть площадок, на которых не хватает трех колец и двух столбов со щитами. Дело в том, что когда черные начали перебираться в этот район и стали выигрывать на площадках, белые парни оторвали корзины. 'Они приходили ночью', - рассказывает Марио Донава, - 'пьяные, и раскачивали щиты из стороны в сторону'.

На площадке, несмотря на жару, начинается игра, но Фрэнкс остается на своем месте. Парень, который давал Фрэнксу свой велосипед, приходил пару дней назад и сказал ему достать новый. 'Я лучше надеру тебе задницу', - пригрозил Фрэнкс. Парнишка ушел, а Фрэнкс истерически гоготал.

Фрэнкс вновь нахмуривается, и клоунская улыбка исчезает с его лица. Он говорит тихо, смущенно: 'У меня был брат, он был безнадежен. Знаешь, гены перемешиваются, так все и случается. Он был в тюрьме в Бейтон Руж, сидел за угоны. Где-то далеко-далеко в лесу, дальше чем Академия Гленн Спрингс, и они не позволяли мне даже передать ему немного жвачки, когда я посещал его. Он не мог без машины, понимаешь, говорил, что только за рулем чувствовал себя хорошо, по-настоящему:'

Фрэнкс начинает медленно качать головой. Он снова садится на крышу машины, и бормочет себе под нос: 'Родни найдет для меня школу. Точно. Может, пристроит в UCLA. Я умею бросать. Я разнесу любую защиту:

Сегодня, наверное, впервые Родни всерьез засомневался по поводу Флая. Родни злится на Флая за его поведение, обижен, потому что Флай хочет быть сам по себе, но больше всего он чувствует себя преданным, потому что Флай не использует свои возможности.

Когда-то давно Родни заметил талант, не меньший, чем у Флая. Это было в Бедфорд-Стайвезанте и Родни было всего пятнадцать лет, но он почувствовал, что маленький, выглядящий малокровным парнишка по имени Леонард Уилкенс, играющий в защите за команду 'Аристократы', был обречен стать великим игроком. Он был хрупкий настолько, что его можно было легко поднять одной рукой, но у него была изворотливость оленя и периферийное зрение, позволявшее ему справляться с большими игроками. Он не мог попасть в команду в Бойз Хай до своего последнего класса, зато его игровые навыки были близки к совершенству.

'Ленни был моим самым первым открытием', - Родни рассказывал о парне, который станет членом Американской Молодежной Сборной, восьмикратным All-Star в НБА, и главным тренером нескольких команд НБА. 'Я сказал ему, что он великий баскетболист еще до того, как он сам это понял'.

А с Флаем, однако, даже сильнейшие ощущения рассеиваются.

'У меня был талант, я спекулировал и продавал. Только поэтому мне все удалось. Но этот город любит выбрасывать игроков на помойку. Черт, парки полны старых игроков, которых город просто убивает. Наркотики, вино, преступления: да чего говорить. Поэтому я просто должен вытащить Альберта из этого места'.

Родни определенно расстроен решением Флая вернуться в школу. Он слышал от тренеров из колледжей, что проваленный тест в Конференции Долины Огайо выглядит совсем нехорошо. Судя по всему, два года назад кто-то допустил ошибку, приняв Флая, Дэнни Одумса, а также двадцати двух других игроков на основе SAT-, а не ACT-вступительных экзаменов; это нарушение правил NCAA, что делает статус игроков в Огайо Вэлли сомнительным. Более того, Флай должен будет пройти летнюю школу, чтобы не быть исключенным, даже при условии легитимности вступительных тестов. Он не посещал занятия с ранней весны, решив, что это лучшее время пополнить ряды профессионалов, так как лиги еще воюют между собой, его репутация (с его талантом) в порядке, и деньги предлагают приличные. 'Где профи - там и Игра', - заявил он Родни.

Теперь Флая еще труднее приструнить.

'Я не могу получить от него прямого ответа', - устало стонет Родни. - 'Кто надоумил его убрать свое имя из драфта? Он сказал, что хочет играть в колледже. Потом он хочет играть с профессионалами. Потом в колледже. Почему же он не ходил на занятия как все? Он всегда только и хотел стать профи, вытащить мать из Браунсвилла, играть со звездами. Теперь он бросает все - а это миллион долларов, говорю тебе - ради еще года в школе'.

Вскоре Родни начинает разводить свою жизненную философию, гибкое кредо, сформировавшееся под высоким давлением и берущее начало скорее в общении с жадными покупателями, нежели в каких-то интеллектуальных беседах: 'Послушай', - говорит он, - 'если можешь, надо брать'.

Его главным аргументом является история старших, которых он видит в парках каждый день. Торчащие на героине, алкоголики, необразованные, тупые, жалеющие себя, они - живое доказательство того, что время никого не ждет. Буквально вчера мы с Родни ходили в один парк в Бруклине, и Родни встретил двух своих старых друзей. 'Ты мог бы стать великим, Уилли', - сказал он, пожимая руку одного из них, - 'и ты тоже, Сэм. Вы были звездами. Вы умели играть, но не умели слушать. Вы думали, что вся жизнь - на углу улицы'. Эти ребята шутили и смеялись, предлагая сделать глоток из бутылки, но они все поняли.

'У Флая был друг по имени Бубу, и он был совсем как Флай', - говорит Родни. - 'Из Браунсвилла, дикий, в общем, такой же. Только он не был талантлив. В прошлом году он умер от передозировки героином. И кто обратил внимание? Никто. Потому что от него не было пользы. Вот что я имею в виду!' Родни взмахнул руками, будто отряхивая их от воды.

'Вот так все и есть: Флай нужен людям, потому что он может дать им баскетбол. Никого из тех, кто платит деньги, не волнует, что он пережил, через что прошел. И наплевать, что у него не было отца, что он живет в ужаснейшем месте в мире, что его били каждый день, когда он был младше. А ведь поэтому он сейчас такой'.

Позже, когда мы садимся на автобус до Бедфорд-Стайвезант и едем смотреть, как Альберт Кинг пробует силы в городских отборочных играх, Родни снова взбадривается.

Он только что узнал, что с его помощью парня ростом 170 см приняли в Университет Мюррэй Стэйт. Игрока зовут Дэррик Мэлвин, его выгнали из команды Эразмус Хай год назад. Родни отправил его в Центральный Институт штата Мэн, в подготовительную школу, желая дать ему шанс, и Дэррик этот шанс не упустил.

Фред Овеертон, тренер Мюррей Стэйт, позвонил, чтобы поблагодарить Родни; и Родни снова называет себя гением.

На отборочных играх в Рекреационном Центре Сэнт-Джонса Альберт настолько выделяется из толлпы в 85-90 мальчиков, что зрители возмущенно требуют, чтобы его удалили с поля. 'Какого хрена!' - кричат они, когда блокирует броски с такой силой, что мяч сшибает одного из игроков его команды. Альберт более смущенным, более застенчивым, больше, чем когда-либо, играя с ребятами всего лишь своего возраста.

После игры он пытается быстрее уйти из зала, но видит, что его обувь украли. Вокруг он видит парней, уставившихся на него, перешептывающихся, показывающих на него пальцем.

'Мне кажется, не стоит выгонять этих ребят вот так, перед всеми', - мямлит он, пытаясь спрятаться. 'Это ущемляет их чувства'.

И, на самом деле, в пыльном коридоре плачет несколько ребят. Один из них (его рост 152 см, вес - 37 килограмм), который дошел только до второго раунда, смотрит на Альберта сквозь слезы. 'Этот огромный парень:', - говорит он несколько раз, - 'этот здоровяк: это, черт возьми, несправедливо'.

Вернувшись в квартиру, Родни звонит помощнику тренера Нику Макарчуку в Провидэнс и пытается выдать Лайонелла Уорелла за того человека, который им нужен. 'Уорелл хороший игрок, Род, но у нас нет мест', - говорит тренер. 'Мы даже в следующем году не собираемся никого брать'.

Поздней ночью, когда все стихло, я пошел прогуляться по улицам вокруг Вандервиира. Город мне нравится в это время. Мягкий ветер с океана поднимает мусор, закручивая его, как сухие листья. Мигает светофор, но машин почти нет. В городе, подумал я, можно найти время, чтобы побыть одному, время, но не место.

Снизу по дорожке ко мне приближается мужчина, руки висят по бокам, голова опущена. По коротким, семенящим шагам я понимаю, что это Родни, человек с безграничной энергией.

Он идет, н замедляя шаг. 'Фрэнкс меня достает. Он такой же сумасшедший, как Флай, я думаю, он подражает Флаю. По-моему, все эти дети с площадок подражают Флаю'.

Мы идем дальше. Родни покупает газету в круглосуточном газетном ларьке, читает последнюю странице и выбрасывает газету. Он подзывает такси.

'Пацанье исписало весь Бруклин его именем', - говорит родни. 'На щитах, на телефонных будках и даже в подъездах. Ты это знал?'. Я знал; гуляя сегодня, видел несколько 'Флаев' на стенах рекреационного центра.

'Флай - последний писк моды в гетто. О да. Герой хренов'

Вест-индийцы, заполонившие Бруклин за последние десять лет, не могли не повлиять на атмосферу в гетто. Каждую ночь биение рэгги сотрясает убогие здания, и острые ароматы tripe и ямайских curried цыплят доносятся из разбитых окон на кухнях, а на улицах черные разговаривают на singsong диалектах островов.

Каждое лето недалеко от Проспект-парка проводится пышный вест-индийский фестиваль, и сотни тысяч ямайцев, тринидадцев, выходцев с Виргинских островов, Гаитян толпятся на Истерн Парквэй, чтобы посмотреть на парад, танцы и попить своих национальных напитков.

Афро-американцы, со своей стороны, относятся к островитянам с завистью и отвращением. Они считают традиции вест-индийцев глупыми и сентиментальными, но у самих традиций вообще никаких не было. Английский и французский акценты иммигрантов раздражают местных жителей, особенно когда они видят, что белые работодатели лучше относятся к вест-индийцам из-за их 'культуры'. Более того, наивные, 'как бы пробиться вперед' взгляды вест-индийцев бесят местных черных, которые уже давно перестали думать об этой стране как о 'земле обетованной'. 'Кто-то должен сказать этим придуркам, что здесь заправяют белые', - говорит Ллойд Хилл.

На площадках, где вест-индийцы предпочитают играть в футбол, а не в баскетбол, разница видна еще больше. 'Е-мое, какой смысл лопатить ногами весь день?' - Пабло Билли спросил меня, когда мы наблюдали, как футбольный улетел через забор, и за ним побежало полдюжины лопочущих ямайцев.

В свою очередь, иммигранты не лучше относятся к американцам. 'Вест-индийцы называют нас 'тупыми', 'отбросами', а мы называем их 'кокосами'', - объясняет мне Мартин. 'Но все это довольно смешно, потому что для белых мы все - просто ниггеры'.

В Фостер-парке дальнее поле у дороги в той или иной степени отведено для играющих в баскетбол вест-индийцев. Приходящие с утра устраивают пикник, вытаскивают радио, из которых раздается музыка Джимми Клиффа, Десмонда Деккера и Эйсез, окружающая их, как забор. Поле рядом с ними - своеобразная буферная зона между двумя группировками. Другие площадки заняты в основном черными. Нет четких границ: белые периодически появляются на других площадках, но такое происходит редко.

Конфликты, которые должны были бы возникать в этой ситуации, происходят редко - немногие вест-индийцы хороши настолько, чтобы соперничать с американцами в баскетболе. Тем не менее, проблемы возникали, чаще всего в 'буферной зоне'. Все знают об огневой мощи иммигрантов. Из них с собой оружие носят не просто пара-тройка человек, а дома оно есть вообще почти у каждого из них.

Представители одного ямайского культа, Растафарианцы, почитающие эфиопского императора Хайле Селасси, якобы живого бога, и курящие во время своих ритуалов травку килограммами, крайне агрессивны в любой ситуации. 'Не лезь к ним', - сразу сказали мне ребята, когда я впервые пришел в Фостер-парк. В самом деле, когда растафарианцы выходят на площадку, в сапогах на высоких каблуках, кричащие на каком-то абсолютно непонятном языке, тряся своими щупальцевидными дрэдами, все предпочитают отойти в сторону.

Хотя драки происходят все время, но наиболее запомнившаяся всем стычка прошлым летом не имела отношения к национальному вопросу.

Была устроена игра, в которой участвовал Флай, какие-то друзья и другие игроки, в том числе Пит Дэйвис из Мичигана и его брат Майк. В момент игры Майк Дэйвис и друг Флая Бубу принялись толкаться. Внезапно Флай прервал свое молчание лавиной гнева, и вокруг площадки быстро собралась толпа зрителей.

'Флай как с цепи сорвался', - вспоминает Кэлвин Фрэнкс. - 'Он швырнул очки одного из братьев так, что они просто пропали из виду. Он кричал и ругался налево и направо, и те парни поспешно ретировались. Один из них сказал, что не хочет драки, но Флая было не остановить. Он действительно быстро работает руками. Родни ничего не мог сделать, и один полицейский, хорошо знавший Флая, пытался его усмирить, но у него тоже ничего не выходило, потому что Флай все кричал, что он их всех достанет. Те парни запрыгнули в свой Кадиллак, и просто растворились. Да, клевая была драка'.

Для Родни это хороший пример того, как ведет себя Флай, когда чувствует угрозу. 'У него может пена изо рта пойти, если он думает, что на него нападают. Именно поэтому его соперники в Долине Огайо сразу начинали его толкать, чтоб он вышел из себя и захотел биться один хоть со всем миром'.

Однажды, когда Флай был еще щуплым юнцом, известный тогда как 'Джуниор' ('Младший'), в уличной игре в Браунсвилле его просто сшиб гораздо более старший и сильный противник. Флай убежал с площадки и вернулся через пару минут с коричневым бумажным пакетом, в котором был мясницкий тесак. Кантри Джэймс, старый друг Флая, также участвовавший в игре, напрыгнул и схватил дрожавшего парня. Только после долгих уговоров удалось избежать резни.

Дэнни Одумс вспоминает, как в Остин Пии вся команда со страхом ожидала следующего взрыва Флая. 'Флай вроде не хотел проблем. Пять или шесть игр подряд он играл спокойно. Но потом неожиданно - бах - он будто надламывается; это всех пугало'.

Хотя сегодня в парке царит необычно веселое настроение, и никто не настроен враждебно. Атмосфера прямо как в загородном клубе, причем по всем параметрам.

Вместо лужаек для гольфа и тенниса - баскетбольные и хэндбольные площадки. Вместо туалетных кабинок - фонтан и писуар. Вместо клубного бара - скамейки, бутылки пива и дешевого вина. Вместо кэдди и прислуги - пара мелких пацанов, бегающих за мячами. Пока я говорю все это Ллойду Хиллу, он отвечает: 'Тогда быть членом клуба - значит иметь достаточно денег, чтоб здесь находиться'.

Так как я не играл в мяч с той ночи, как приехал, я решил, что атмосфера весьма подходящая для новой попытки. Я иду на корт ?1 и скоро зарубаюсь по новой.

В середине игры Большой Джордж, пожарник с актерскими задатками, берет мяч, останавливается, чтобы рассказать байку: 'Послушайте', - говорит он, взяв булылочку пива, - 'эта дамочка начала названивать с прошлого вторника с просьбой прислать машину, чтобы снять ее кота с дерева. Начальник берет трубку и объясняет, что животное само спуститься. Немного позже она опять звонит. Не волнуйтесь, говорит шеф, чертов кот слезет сам, когда захочет. Она кладет трубку, но через десять минут снова звонит: 'Пожалуйста, мой котик застрял на дереве'. Ну и шеф, которого это уже достало, у которого башка трещит от этой фигни, орет в трубку: 'Мать твою, тупая сука! Ты хоть раз видела хренов кошачий скелет на дереве!' - Большой Джордж смотрит на слушателей, делает глоток пива, и игра продолжается.

В серьезной игре на другой площадке Ллойд Хилл прекрасно играет против игроков из колледжа, среди которых Бернард Хардин, только что взятый в НБА по драфту. 'У него определенно есть потенциал', - Сэм Стэрн, тренер из Нью-Йоркского Института Технологий, говорит о Ллойде. - 'Я думаю, он кому-нибудь пригодится'.

В своей квартире Родни читает письмо от тренера Гуилфордского колледжа, который спрашивает, не хотел ли бы Денни Одумс закончить образование в их колледже, если его отчислят из Конференции Долины Огайо: 'Насколько я помню, Дэнни - классный парень, у него хорошие баллы, и он придется весьма кстати:'

И хотя Флай, очевидно, тоже вылетит в случае отрицательного решения КДО, в письме его имя не упоминается

'У меня был друг,' - Дудди сообщает мне самым серьезным тоном, - 'и он рос как Кинг. Суть в том, что он пил вино с тринадцати лет. Дешевое вино. Его кишки усохли, и поэтому он не может больше летать'.

Похоже, я начинаю вливаться в компанию Фостер-Парка. Я больше не незнакомец; парни привыкли к тому, что я рядом. Они думают, что я играю в баскетбол забавно, но это, как я им говорю, лишь потому что я играю 'по-белому', как меня научили.

Пабло Билли учит меня водить мяч между ног и при этом смотреть в глаза противнику, и другим уловкам, чтобы немного 'оживить' мою игру. Некоторым вещам я учусь сам. Вчера я видел, как один игрок делал шесть попаданий подряд, бросая с середины поля. Я спросил его, как он делал это. 'Я представляю, что я всего в десяти футах от корзины, смотря через очки, которые делают вещи меньше. Тогда я, целюсь и представляю, что на меня дует ветер со скоростью 50 миль в час'.

Рядом с забором сидит Альберт Кинг, он выглядит мрачно. На нем длинные штаны и белая майка, сверху рубашка из искусственного шелка, с изображениями крошечных каратистов разных позах.

За скамейками парка - местные 'пижоны'. Наряженные в гофрированные рубашки, солнечные очки; декорированные драгоценностями и белыми панамами, они контрастируют с нормально одетым баскетболистом. Для них парк - место для выпендрежа, укрытие; место, где они колются, курят 'дурь' и обсуждают мелкие преступления. Они изображают героев фильмов; периодически они снимают солнечные очки, чтобы полюбоваться на свое отражение.

Эти парни редко выходят на площадку. Один из них, Джоуи, 'весь из себя' по разговорам, одежде, действиям, был когда-то многообещающим защитником. Два лета назад, в полуночной гонке с полицией, он налетел на один из тех низких железных заборов, которые огораживают немногочисленные газоны Вандервиира, и разбил ногу. Нога так и не зажила, и Джоуи сильно хромает и не может бегать. Прекратив играть в баскетбол, он присоединился к другой толпе, и искусно превратил свою хромоту в первоклассную гангстерскую фишку. Теперь когда он ходит, он покачивается вперед-назад как в медленном танце, 'как крутой'.

'Хорошего вина не бывает,' - вмешивается Мьюзик Смит, в чьем имени я теперь уверен, в конце концов спросив его об этом. 'Мьюзик Клоделл Смит,' - сказал он. 'Моя мамочка назвала меня так, потому что она тащилась от музыки. Моя тетя говорила, дать бы мамочке радио, и место, где постоять, она бы танцевала всю ночь'.

Мьюзик жил в Браунсвилле около Ллойда Хилла и Флая, и наркоманы там были настолько упоротые, он говорит, что, идя по тротуару, приходилось переступать через них, как через бутылки. 'Но это вино,' - продолжает он, - 'сгноит тебя изнутри. Были парни в Браунсвилле, они играли и тут же вырубались. Вино может сделать с тобой то же, что и героин'.

Через несколько минут из своей квартиры выходит Сержант Рок (он живет на пятом этаже Вандвиира, этажом ниже Родни) и присоединяется к Дудди, Мартину, и другим игрокам. Они просят, чтобы Кэлвин Франкс поиграл с ними, но он отказывается, говоря, что он слишком голоден, чтобы играть. На нем та же одежда, которую он носил последние четыре дня, за исключением того, что теперь левый шнурок его кеда заменен проволокой.

Тогда парни просят Альберта поиграть с ними, но он также отказывается. 'Нет, спасибо, я устал', - говорит он, уставившись в землю.

У него мое радио, он держит его двумя руками, как светоотражатель. Каждый раз, когда я приношу на площадку радио, он вежливо просит его у меня: 'Дай я подержу твою коробку, Рик', и потом он удаляется в тихий угол. Если в магнитофоне есть кассета, он развлекается, записывая свои любимые песни прямо с радио и проигрывая их на полной громкости. Как-то раз он вернул мне радио, я из любопытства прослушал пленку, и услышал там 'Jungle Boogie' пять раз.

Игроки принимают его извинения без спора, понимая, что Альберт действительно устал, что они только на год или два старше его, и это было бы просто тратой времени

Когда его приятель Уинстон приходит в парк, все еще в пальто и галстуке после работы, Альберт прыгает в автомобиль. Я тоже туда залезаю, и мы отъезжаем. Альберт резко падает на сидение и выкручивает громкость радио до предела.

'Эй, - говорит Уинстон, - я ничего не слышу'. Альберт отбивает ритм под радио.

'Альберт, - вопит Уинстон громче радио, - когда ты будешь старшеклассником, ты будешь стоить полтора миллиона'.

Альберт смотрит прямо перед собой, стуча под радио.

'Возможно, два миллиона!' - кричит Уинстон.

Альберт и не думает как-нибудь реагировать.

'А как насчет двух с половиной миллионов и голых женщин?' - Уинстон поворачивается, чтобы посмотреть на реакцию Альберта.

'Ты больной,' - говорит Альберт.

Мы бесцельно колесим по Бруклину, по его высотам и его глубинам, мимо одиноких особняков на Оушен Авеню, вниз по Флатбушу, где разруха расползлась как грибы на стенах подвала, Фултон Стрит, где уже все погромлено. В подобных поездках меня больше всего поражает то, что хорошие части города от плохих отличает только их содержание - по структуре и архитектуре они одинаковы. Я понял, что чернокожие в Бруклине - пассивные захватчики, крабы-отшельники, живущие в раковинах, построенных для других животных. Кроме единичных жилищных проектов, называемых просто 'проектами', ничего не было построено для них. Это - земля павших духом.

На Форт Грин, что на Миртл Авеню, Уинстон высаживает Альберта, это в полумиле от Бруклинского Моста. Альберт живет в красном кирпичном здании с родителям, четырьмя братьями и сестрой в крошечной квартире на двенадцатом этаже. Альберту часто приходится подниматься на свой этаж по лестнице, так как лифт, как и многие другие удобства, работает редко.

Альберт, который очень хорошо знает свою станцию, однажды дал репортеру указания, как пройти к его дому: "Вы идете к этому проекту, затем сворачиваете направо к следующему проекту, идете через еще два проекта, и нужный вам дом - первый слева".

Сегодня Альберт не выдает никаких юмористических комментариев. Ирония в условиях ситуации, в которой он находится, и той ситуации, которую ему пророчат в связи с его баскетбольными навыками, по меньшей мере неуместна. Только вчера он получил письмо из офиса тренера Лефти Дрисселла (Университет Штата Мэриленд), в котором ему желают приятно провести лето и просят заполнить анкету по баскетболу. Кроме этого, его девушка только что переехала в Аризону. Он чувствует себя настолько плохо, что отказывается от предложения Уинстона бесплатно перекусить в 'Полковнике Сандерсе'. 'Я не хочу есть, - говорит он, - Я вообще ничего не хочу'.

В ночное время в Фостер-парке несколько игроков помладше в тусклом свете уличных огней бросают мячи лениво, мягко, нежно, как отдыхающие туристы бросают в костер щепки и кору.

'Вы слышали разговоры о '69'?' - говорит Пабло Билли.

'Нет, - отвечает Понтиак Карр, четырнадцатилетний парень с серьгой в каждом ухе, - В основном это делают белые, не черномазые".

Понтиак живет немного дальше в Джекки Робинсон Апартментс, на месте, где раньше был старый стадион Эббетс Филд, где играли Доджеры до переезда на Запад. В пятидесятых Эббетс Филд был гордостью жителей Бруклина, примерно как колокол в Филадельфии. Когда стадион был снесен, люди вставали в очередь за сидениями и кусками древесины. Вся игровая площадка теперь - часть жилого комплекса. "Понтиак живет на второй базе', - сказал мне Дудди.

'Мой друг говорит, что на вкус это как пирог," - говорит Дудди.

'Какой пирог?'

'Он не сказал. Просто пирог'

Они водятся с мячами и бросают их, заставляя отпрыгивать от прямоугольных синих щитов, падать вниз. Понтиак, кажется, пьян сегодня. Я заметил, что всякий раз, когда он пьян, он выделывает всякие пируэты. Теперь каждый раз после броска он крутится на месте.

'Мне один пацан сказал, что это похоже на виноградный джем,' - говорит Сержант Рок.

'Мой друг из Бревурта сказал, что это ужасно, как рыба'.

'Что ты об это знаешь, Рик?'

Я прыгаю, бросаю мяч и промахиваюсь примерно на пять футов. Я говорю, что в жизни настоящего баскетболиста не должно быть места подобным вещам.

Моя фраза вызывает пару смешков, немного аплодисментов.

'Я слышал, если найдешь хорошую, это - как есть арбуз', - говорит Пабло Билли. 'Дай пять!'

'Если вы хотите узнать правду, - говорит Мартин, всегда эксперт в теории, - они кладут туда всякие штучки с разными вкусами и запахами - и ты получаешь все, что захочешь'.

Игроки шумят, услышав это, но потом успокаиваются, соглашаясь.

Они продолжают игру, они счастливы, потому что ночь теплая, потому что они играют с друзьями; они видят свое будущее, и оно похоже на яркие уличные огни.

Вчера Родни вернулся домой, разгоряченный и уставший после тяжелого дня: он, как обычно, спекулировал билетами на бейсбольной игре Mets-Pirates. (Было время, когда Родни пытался жить правильно, работал продавцом в большой компании, со служебной машиной и полным багажником образцов. Однако эксперимент провалился, не дав результатов. Родни быстро накопил стопку штрафов из-за привычки оставлять машину в парке и бросаться туда, где играют в баскетбол; он оставлял машину на середине улицы, перед пожарными кранами, где угодно. Поэтому благословением для фирмы и окончательным решением судьбы Родни был несчастный случай, авария, в которой были разбиты несколько машин, в том числе машина Родни).

Сидя на диване, Родни хотел почитать спортивную колонку и неожиданно задумался о проблеме с Марком Донова (неудача в С.-Фрэнсис), Ллойдом Хиллом (нетренированный, необразованный), Кэлвином Фрэнксом (непостоянный!).

К его огорчению, в первой статье, которую он прочел, было написано, что 'Бруклинский Флай Вильямс' играл в Бэйкерской Профессиональной Лиге в Филадельфии. 'Черт возьми!'- вскрикнул Родни и выбежал из дома.

На вчерашний вечер была назначена игра в парке, и все ждали, что Флай покажется. Никто особо не удивился, когда он не появился; никто не зависит от Флая. Ллойд Хилл прохаживался и напевал мелодию, которую он только что сочинил, она называлась 'I Must Get More Sweeter on My Jams' ('Я должен быть мягче на данках'); остановился и сказал, что какие-то парни из Браунсвилля слышали, что Флай в Филадельфии. Все равно никаких эмоций.

Но тот факт, что Флай играл с профессионалами в профессиональном матче, был новостью для всех. Тем самым он нарушал основное правило NCAA. Любителям разрешено играть с профи только в товарищеских матчах, неофициально.

Родни был вне себя от гнева, позвонил Лью Шафелу, потом Флаю домой (его там не было), потом веренице случайных людей, на которых он выплеснул свою ярость. Флай снял свое имя с драфта НБА, тем самым исключая себя из лиги по крайней мере на год. Потом в Денвер Рокетс из АБА сменился тренер, и они решили не брать Флая, который, полагал Родни, стоил бы миллион - и все это в одну неделю. А теперь Флай еще сыграл в матче с профессионалами, тем самым лишая себя права играть в NCAA. Он не мог даже вернуться в колледж.

Родни набрал номер Флая, бормоча под нос о том, что пора сбросить этого 'шизофреника' с Бруклинского моста.

'Где этот сумасшедший?' - кричит Родни.

'Я не знаю, - говорит сестра Флая, - меня это не волнует, я ему не нянька'.

Родни пытается найти Флая весь день, и в конце концов прислушивается к увещеваниям Миссис Вильямс, матери Флая. Ей за 40, она до сих пор говорит с акцентом, привезенным из Южной Каролины в 1955 году.

'О, Родни, я не спрашиваю Флая, что он делает, потому что когда я начинаю говорить об этом, он взвивается выше потолка. Я говорю, что с Родни? И он встает и уходит, так что я о тебе больше не упоминаю. Флай не носится со мной, но отношение его ко мне отвратительно. Он таким родился, он точно такой же, как его отец. Я никогда не трогала его руками, всегда била его ремнем. Но сейчас ему, Родни, 21 год. Не может быть никаких оправданий. Видишь ли, он как отец, отец хуже, чем Флай. Флая не интересует ничего - ни деньги, ничего. Только баскетбол, это его жизнь. Он был отстранен от занятий еще в детском саду - ты знаешь, он не любит учиться. Он даже не хотел входить в класс. Я должна была сидеть с ним целыми днями, и, когда учитель задавал ему вопрос, он не отвечал. Ты говоришь, он знал, что никто не предполагал, что он будет в игре? Я почти ничего не знаю о баскетболе, Родни. Он пришел сегодня в полдень и сказал, что хочет спать. Вот как обстоят дела'.

Родни знает, что лучше не заставлять ее будить спящего Флая. Он может быть непредсказуем, когда ему в чем-то отказывают (например, в спокойном сне). Однажды в Гленн Спрингс кто-то украл немного еды в столовой, и учителя никому не разрешали есть, пока не объявится преступник. Флай проголодался и начал злиться. 'Он писал на досках, что он разнесет вдребезги всю академию, если они не дадут ему поесть', - вспоминает Калвин Фрэнкс. - 'Они разрешили нам поесть'.

'Он, наверно, прикинул, что Филадельфия далеко отсюда, и никто не узнает', - бормочет Родни. - 'Девяносто миль. Лью хотел использовать школу как рычаг против АБА для переговоров, а не для борьбы НБА и АБА. Теперь он не сможет ни того, ни другого'.

Позже, на Кони Айленд, куда Родни пригласил семью и Уинстона для небольшого празднования Дня Отца, Родни бежит к Керли Мэттьюсу, старому другу времен Ленни Уилкенса и Конни Хоккинса. Керли был в сборной города в 1959 в школе Джона Джэя, а потом четыре года играл за колледж вирджиния Юнион. После школы он стал мусульманином, сменил имя на Эль Хадж Абдул-Малик и совершил несколько паломничеств в Мекку. 'Я до сих пор играю понемногу, - говорит он, - но больше молюсь'.

'Черт, какой у тебя был бросок в прыжке', - говорит Родни.

'Да, он был хорош. Это был Дар Божий, и я благодарен Ему за позволение использовать его. Знаешь, Родни, я подсчитал, что в детстве я 75% времени проводил на площадке. Иначе я бы стал обычным негром из Бруклина - обворовывал бы кондитерские, стараясь стать СуперМухой. У меня был хороший бросок. Хвала Господу'.

На пути домой Родни припоминает, что в тринадцать лет сам менял имя и пробовал стать мусульманином. 'Я не был духовно подготовлен. Тогда я чистил ботинки мафии на Питкин авеню и готовился посетить Мекку. Да, скорее Мекка Авеню в Бронксе, больше походит на правду'.

Хотя сейчас полночь, Родни звонит Лэйку Келли, тренеру из Остин Пии, узнать его реакцию на проделки Флая.

'Ну, я не знаю', - тренер протягивает равнодушным голосом. - 'Я бы хотел, чтоб он этого не делал, так он сужает себе выбор. Думаю, он мог бы быть принят обратно. Сейчас он не в силах что-либо сделать. Что он собирался сделать, вернуться в Остин Пии? Думаешь, собирался. Что ж, мы не справимся без Флая, но я не хочу терять Дэнни. Абсолютно точно. Хотелось бы дать шанс Дэнни поиграть без Флая. Остальные ребята также положительно относятся к его отсутствию. Публике будет не хватать Флая, он был большим игроком, но мы не можем еще раз взять его просто так. Он никогда не делал что ему говорили - такой дикий, независимый, как олень на лугу. Я все равно хотел бы видеть его выпускником, но, если он не придет в летнюю школу, с ним все будет решено. Более того, Род, сейчас в команде все просто супер. Это может дать другим игрокам шанс раскрыться, понимаешь, о чем я?'

Родни вешает трубку. Он подавлен. Эти проблемы с Флаем сильно его волнуют, сильнее, чем Родни хотел, чтоб другие думали. За денежным аспектом, гордостью, злостью - настоящее разочарование, все равно, что крах дела жизни. Флай был его подопечным три года. Родни кормил его, давал денег, подбадривал на играх, философствовал с ним. Они оба стали бы звездами. Флай стал бы суперпрофессионалом, Родни - суперменеджером. Они оба покорили бы гетто, вместе, заколачивали бы деньги, рука об руку: сплошной успех (не жизнь, а сказка).

'И это тренер игрока, который привел команду к двум последовательным титулам чемпионов Конференции, игрок номер три в стране', - говорит Родни. - 'И он даже не расстроен. Он почти рад, что Флай не возвращается. Это просто отвратительно'.

В четверг звонят из Пенсильвании, по поводу Альберта. Они так хотят его заполучить, что готовы сделать его мэром. Все состоятельные люди поддерживают это дело и на подхвате действительно большие деньги - бесплатная одежда, еда, жилье, всевозможная роскошь.

'Родни, - говорит человек, - мы можем позаботиться о парне'.

Родни обзванивает несколько колледжей в поисках свободного места. У него еще четыре парня, которым нужна школа. Один из них, Эдди Кэмпбелл, никогда не играл в цивилизованный школьный баскетбол. Будучи маленьким, он был сбит машиной и сломал ногу. После лечения нога оказалась почти на три дюйма короче другой, было необходимо оперативно укоротить другую. С недавних пор, с обеими рабочими ногами, его игровые навыки постепенно развиваются.

Другой парень, известный как 'Опоссум', осенью вывихнул оба плеча и не смог играть в Эразмусе, так как не мог выпрямить рук для подборов. Третий, Крэйг Мартин, в школе играл только в футбол, но показал приличные результаты в летних играх. Ни одного из них нельзя назвать 'лакомым куском' для школ, поэтому лучшее, что может получить Родни, - несколько неохотных 'может быть'.

Перед обедом Майра Паркер хватает телефон. 'Хватит названивать!' - требует она, указывая на счет за телефонные разговоры в четыреста долларов.

Родни хватает ее за руки и кричит Уинстону, который только что зашел. Уинстон берет телефон, набирает номер, и процесс продолжается.

В 21:30 парк темен и почти пуст. Около забора стоит пожилой человек в зеленой кепке, один немец, который часто приходит в парк посмотреть на игры; у него с собой радио, из которого звучит классическая музыка Вагнера и Бетховена. Он редко говорит, скорее всего, ему просто не с кем. Он всегда один, сосредоточен на происходящем.

Под первой щитом небольшая суматоха: Камерон, заядлый пятнадцатилетний игрок с ногами толщиной с печные трубы, пытается научиться забивать сверху. Восемь или девять ребят пытаются объяснить ему, каждый по-своему, как правильно держать мяч, разгонятся, бросать мяч в корзину, приземляться.

Камерон внимательно выслушивает каждого, кивая по мере понимания объясняемого. Когда последний из ребят заканчивает инструктаж, Камерон отходит, потирает руки и бежит к корзине.

При росте 170 см он потрясающе прыгуч, но на первый раз мяч врезается в край дужки и улетает на десять футов вверх. Камерон же остается висеть на кольце.

Ллойд Хилл, который проходил мимо, пролезает через дыру в заборе и выходит на темную площадку. Он смотрит на болтающегося вверху игрока. 'Слезай оттуда, парень', - приказывает он. Камерон падает.

Ллойд указывает на линию штрафного броска: 'Давай, попробуй еще раз'.

Так как Ллойд - один из лучших прыгунов в Фостер-парке, его слово очень важно и ценно. Камерон возвращается, пыхтя как бык перед тем, как снова разогнаться. Вторая попытка повторяет первую, и Камерон опять болтается как тряпка на кольце.

'Не бойся', - говорит Ллойд. - 'Ты должен преодолеть это в первый раз. Данк - это что-то, особенно для низкого игрока'. Он по-отцовски треплет Камерона по голове.

'Я знаю, ты боишься упасть на задницу и разбить голову об асфальт. Но этого не случится, если ты просто опустишь мяч над корзиной. Видишь, ты пытаешься забить мяч с силой и двумя руками, что довольно круто при твоем росте, и поэтому подбегаешь не так, как если бы забивал крюком или за головой'.

Ллойд имитирует прыжок без отрыва от земли. Другие начинают забивать, показывая, как это делается, и скоро они формируют две линии, как на разминках перед игрой. Камерон присоединяется к группе и почти уже забивает сверху, но не слишком тренирован, чтобы просто опустить мяч в корзину.

Игроки становятся серьезными, молчаливыми, за исключением громких вздохов, когда они прыгают в ночной воздух. 'Да, я слышу тебя!', - они кричат друг другу, потея и скидывая с себя майки. 'В яблочко!'

Происходящее окутывает какая-то ритуальная атмосфера, слово Камерон в кругу племени, а Ллойд - вождь, следящий издалека. Все данки, что я видел на площадке, заставили меня понять их значение: игрок может обставить соперника классный дриблингом или обескуражить блок-шотом или отбором мяча, но ничто так не утверждает превосходства лучше, чем смачный 'гвоздь'.

Как-то раз мяч улетает на улицу, и парня, побежавшего за ним, чуть не сбивает автобус. 'Вот это дух, Леон!' - орут они. Когда игрок возвращается, Ллойд просит у него мяч. Он берет его и подходит к штрафной. 'Ты просто недостаточно спокоен', - говорит он.

Аккуратно сняв рубашку, он свернул ее конвертом и положил у боковой линии, затем Ллойд берет мяч и смотрит на корзину в десяти ярдах от него. Он кладет мяч и лезет в карманы, доставая расческу, немного мелочи и долларовую купюру. Все это Ллойд кладет поверх аккуратно сложенной рубашки и снова берет мяч. Парой движений он разминает плечи и бежит к корзине. Подбежав достаточно близко, он распрямляет свои тонкие ноги и взлетает в воздух, сжав мяч в руке, и привычно вколачивает мяч в корзину.

Ллойд медленно возвращается обратно. Один из игроков протягивает ему мяч. На этот раз Ллойд бежит немного быстрее. Теперь, перед тем как забить мяч, он крутит мяч в воздухе, как циркач. И снова возвращается.

В третий раз он взмахивает рукой в прыжке и с силой забивает мяч; мяч отскакивает от асфальта.

В последний раз он отходит на десять шагов дальше и дует на руки. Он хватает мяч и несется к корзине на всех парах. Он врезается в толпу молчащих игроков как футбольный полузащитник и в десяти футах от корзины взмывает в воздух. Медленно летя к кольцу, он потирает мячом шею как человек, у которого чешется под воротником, и потом забывает мяч в кольцо с такой силой, что он улетает на другое поле.

Ллойд спокойно идет к боковой линии. Он поднимает расческу и мелочь и убирает обратно в карманы. Он надевает рубашку, застегивая ее так же аккуратно, как и снимал ее.

Игроки продолжают игру с новыми силами и чувством уважения. Но Камерон выдохся, и сегодня больше не будет забивать сверху.

В тени старик смеется и трясет головой. 'О-о-о, это было великолепно! - говорит он, тихо аплодируя, - Как высоко они прыгают'.

Я подхожу и сажусь рядом с ним, потому как я тоже немного удивлен. Аккорды из Незаконченной Симфонии Шуберта звучат из радио.

'Они как мухи, хе, жужжат. Разные тела - смотри, низкий и высокий в рубашке - как зеленые и синие мухи и слепни. Они вырастают прямо из земли, вот как скажу. Мухи все лето'.

Кэлвин Фрэнкс так доставал Родни, что Родни неохотно согласился посмотреть на его игру, чтобы понять, заслуживает ли внимания очередная попытка Кэлвина. Ремень Кэлвина затянут гораздо туже, и теперь он носит зеленый берет, в котором он похож на сумасшедшего художника. 'Берет, - говорит он, - я получил его во Вьетнаме'. Он ходит взад-вперед. 'Ну ладно, - говорит он и останавливается, - я нашел его в мусорке на автобусной станции. Ну и что?'

После игры Родни не очень-то доволен.

'Он худший игрок в мире. Четыре парня держат его, а он не дает пас, просто держит мяч и все делает сам. Дэнни пытается дать ему совет, по-дружески, а Фрэнкс говорит: 'Ты играй по-своему, а я буду по-моему'. Он не заслуживает другого шанса, но он, я знаю, не оставит меня в покое'.

Ранним утром белый мужчина в сверкающем белом Кадиллаке паркуется перед Вандервииром на Фостер Авеню. Он поднимается в квартиру Родни, где его ждут Альберт и Уинстон с сумками.

Белый мужчина - представитель школы в Пенсильвании, и его глаза чуть не выпрыгивают из глазниц, когда он видит парнишку ростом 195 см. Как будто боясь, что мальчик исчезнет, как мираж, мужчина торопит его и Уинстона к машине, бросая нервные взгляды на неровный тротуар. Они садятся в машину и уезжают.

Они едут в Пенсильванию на два дня, чтобы Альберт мог посмотреть на школу и 'прочувствовать' город. Уинстон же едет в качестве охранника Альберта.

В различных вариантах вечерние газеты обсуждают один и тот же факт: массовая борьба за 19-летнюю звезду Мозеса Мэлоуна выиграна Университетом Мэрилэнда. Альберт встретил Мозеса несколько недель назад на Игре Всех Звезд в Катшере, пригороде Нью-Йорка; это был матч, на котором лучшие старшеклассники нации могли показать себя. Хотя Альберт пришел только посмотреть на игру, Родни заставил его сыграть один на один с Мозесом, Родни назвал это 'встречей будущих звезд баскетбола'. Одетый по-уличному, Альберт показал себя по крайней мере не хуже Мэлоуна. Присутствующие скауты - 'охотники за юными дарованиями' - пускали слюни, как и предполагал Родни.

Взглянув на заголовок, Родни решает позвонить Мозесу.

Звонит телефон, трубку берет миссис Мэлоун, они живут с сыном вдвоем в квартире в Петербурге, Вирджиния (65$ в месяц). Мозеса нет.

После травмы казалось, что Мозес никогда снова не будет играть в баскетбол, и никогда не заговорит с незнакомцем. Ходили разные слухи о бесплодных попытках заговорить с Мэлоуном последние несколько месяцев, о системе секретных сигналов и стуков; о скаутах, крадущихся по заднему двору дома Мэлоунов и забирающихся в их дом, о таинственных денежных переводах, о постоянно живущих в близлежащих мотелях тренерах, о Мозесе, затаившемся под кроватью.

'Я не собиралась позволять моему малышу уезжать слишком далеко, - говорит Миссис Мэлоун утомленным голосом, - поэтому мы выбрали Мэрилэнд. Если я заболею, или он, мы сможем видеть друг друга. И все эти деньги, которые ему предлагают - он сможет получить их позже. Ему осталось учиться всего четыре года. Мы сделаем это. Мы слишком долго спали на кушетках. Я всем говорила, что мой сын не собирается играть в профессиональный баскетбол'.

После рукопожатия Родни усмехается: 'Хотел бы я знать, сколько Мэрилэнд ему платит'.

Сегодня мы с Родни решили поразвлечься, пойти в кинотеатр на Флэтбуш и Черч, напротив

размусского колледжа. Показывают фильм 'Боги Флэтбуша': это ностальгия по пятидесятым, рассказ об уличном хулигане Стэнли (играет Сильвестр Сталлоне), и его банде, одетой в кожу шпане, которые только и знают, что попивать содовую в и метелить 'ботаников' в бильярдных.

Я думаю, что это такой тип фильмов, которые застревают в мозгах. Неудивительно, что люди из Калифорнии и Иллинойса считают Бруклин землей 'тысяч придурков'. Но то, что я в последнее время узнаю о Бруклине, совсем не похоже на этот фильм: он странно устарел, непонятный в условиях другого времени, в нем - фантастический мир, который не мог существовать даже в такое время, как 1958 год. Во всем фильме нет ни одного черного.

'Поверь мне', - говорит Родни. - 'Именно так все и было'.

День начинается тоскливо и пасмурно, затем сверкают первые молнии, начинается ливень, и становится понятно, что сегодня в Фостер-парке никакого баскетбола не будет. Игроки уже с самого утра разбежались во всех направлениях, сейчас они натягивают рубашки на головы. Под навесом 'Харчевни Рея' на Ностранде стоит Ллойд Хилл, смотрит на вздутый водосточный желоб и на дорогу, блестящую, как будто посыпанную темным стеклом. Он топчется на месте и напевает: ':diamond in the back, sun roof top, digging the scene with the gangster lean, oo-wee'. Старый трехэтажный дом, где он живет с матерью, девятью братьями и сестрами и разными родственниками, всего в 3 кварталах отсюда, но он промокнет насквозь, если попробует туда добежать.

'Ты знаешь, Рик', - говорит он, когда очередной автобус хлюпает мимо со звуком гигантского раскручивающегося рулона бумаги, - 'я бы хотел иметь Кадиллак или бонневиль, ездить на нем домой. С ТВ антенной и гангстерски белыми стенами'. И кивает сам себе: 'Если бы мне не надо было работать всю жизнь, чтобы заработать на эту машину'.

Другая вещь, о которой мечтает Ллойд - это обучение в колледже. Ему бы хотелось играть в университетской баскетбольной команде, иметь форму, болельщиков, раздевалку и фэнов. Из-за этих переживаний о колледже в его голове образовался большой беспорядок: смесь того, что он видел по телеку, что ему говорили игроки и того смысла, который он вкладывает в слова 'кампус', 'братство', 'либеральное искусство' и 'философия'. Но он знает, что это вещи стоящие, что их значение спрятано глубже его понимания, но без них он просто 'тупой чурбан'.

Он изредка пытается двигаться к цели, иногда пробегая мили по парку и лихорадочно работая на самодельном тренажере. 'Иногда я делаю упражнения по 500 раз, чтобы хоть немного нарастить эти маленькие мышцы, какие бы они ни были', - говорит он. Но потом в типичной манере гетто невозможность всего этого начинает его тяготить - он становится апатичным, подавленным, и прячется на несколько дней в облаке марихуаны и ликера. Фотография 15-летнего брата Ллойда, стоящая на столе в гостиной рядом с искусственными цветами и треснувшим зеркалом, слишком хорошо напоминает о реальности.

Однажды напившись, Ллойд заговорил об этом.

'Вот такой он был - мой младший брат, он только начинал вставать на ноги, он только начинал прыгать, этого нельзя увидеть на фотографии, но из него вышел бы толк, я знаю, что говорю. Он не был таким сильным, как я, но у него было сильный живот. У меня был школьный рекорд по упражнениям для пресса - я делал их сотни по три, но мой брат мог делать его до тех пор, пока ему держали ноги.

О некоторых вещах лучше не думать, их надо просто пережить, они только сводят с ума. Но однажды он возвращался домой в Браунсвилль, где мы жили, и к нему подошла эта банда. Они сказали, что они его 'завербовали', знаешь, как вербуют в армию? Я знал некоторых из них - подонки. Он сказал, что не собирается присоединяться к ним, и тогда они его избили и сбросили с крыши заброшенного здания - они убили его.

После этого происшествия Ллойд и его брат Клинхед стали ходить с оружием, но миссис Хилл умоляла их ничего не делать. Для братьев это был ужасный удар. В гетто семья должна свести счеты, отстоять самое святое. Мьюзик Смит помнит, что Ллойд стал угрюмым и отдаленным, но, в конечном счете, он склонился к маминым мольбам и 'позволил вещам идти своим чередом'.

Когда я говорил об этом случае с постоянными обитателями парка, я был удивлен, потому как никто не находил в этом ничего экстраординарного. Многие даже не знали, что у Ллойда был 15-летний брат. Когда я сказал Мартину, что младшего брата Ллойда убили, он спросил, давно ли это случилось. Я сказал, около шести месяцев назад. 'Но это - давно', - ответил он, и продолжил игру.

Вчера мы с Родни прыгнули в метро на Манхэттен, а затем до City College в Гарлеме, чтобы посмотреть на игру Гарлемской Профессиональной Баскетбольной Лиги, известной всем как Чемпионат Ракера. Первоначально игры были организованы усопшим Голькомбом Ракером, чтобы выявить лучших игроков Нью-Йорка. В нем сталкивались такие уличные легенды и профессиональные игроки, как Джулиус Ирвинг, Нэйт Арчибальд, Ларри Кенон.

Этот чемпионат, во всех смыслах, показывает, что сейчас есть и что могло бы быть. Главная особенность этого турнира, говорит мне один из зрителей, в том, что 'на одной площадке встречаются миллионеры и нищие'.

Для Родни же, тем не менее, этот чемпионат демонстрирует то, как недисциплинированные и не ведомые ни кем игроки исчезают, сначала в переносном, потом в прямом смысле. 'Если через год или два Флай будет играть здесь бесплатно за Вайталис или Мистер Биз, это меня просто убьет'.

Прежде, чем уехать обратно, я поговорил с Лью Шаффелом о Флае. Лью уже устал от этого молодца, и он спросил Флая, какого черта он вообще делает. Если он все еще хочет попасть в АБА, сказал Лью, шанс заработать неплохие деньги все еще есть, так как в АБА могут не знать о его участии в Бэйкерской лиге. Лью попросил Флая не участвовать в профессиональных турнирах пару недель, пока он не оформит сделку. Флай пробурчал что-то насчет того, что он не может 'сидеть дома и ничего не делать', но потом неохотно согласился. 'Это единственный шанс для парня', - сказал Лью.

На Чемпионате Ракера появились главные звезды - Эрл Мэнигоулт и Герман 'Вертолет' Ноуингс. Для Родни они - просто неудачники, люди с фантастическими способностями, которыми они не пользуются; но для других они представляют слабость человеческую типичного представителя гетто - хрупкие беспомощные люди, обиженные судьбой и обстоятельствами.

То, что они вообще стали звездами - это дело рук, в первую очередь, спортивных обозревателей, чем самих игроков или их поклонников. Ни Эрл, ни Герман не играли в баскетбол в колледже; Герман даже в школе не играл. Но их авторитет на площадках Гарлема никогда не подвергался сомнению. Пит Акстелм в книге 'Городская игра' назвал Мэнигоулта 'классическим игроком-атлетом', символом всего, 'что было прекрасного и ужасного в городской игре'. Германа он называет 'феноменом площадки', 'полубогом'.

Вертолет, которому сейчас 30, сидит в открытой трибуне и тихо наблюдает за игрой. Он как скала (190-сантиметровая), с бородой, огромными руками и угольно-черной кожей. Он как камень; кажется, что его тело находится в состоянии глубокого покоя, и двигается он за счет рычагов и шарниров, которые находятся внутри него. Его лицо невыразительно, как аквариум без воды.

После перенесенного в детстве менингита его правое ухо не слышит, кроме того, его колени разбиты. Его игра была построена в основном на мускулах и нечеловеческой прыгучести.

В играх в старом Ракеровском Парке на перекрестке 155-ой и 8-ой, около Стадиона Янки, Герман обычно прыгал выше профи, он легко забивал мяч, прыгая со штрафной линии. Многие люди утверждали, что видели, как Вертолет делает блок-шоты на ярд выше кольца, отрывая ноги на полтора метра от земли.

Милтон Уадлер, помощник тренера в Высшей Школе Хьюджес, клянется, что однажды он видел, как Герман прыгнул выше, чем когда-либо прыгал человек вообще. 'Как-то раз он играл в Парке против Нэйта Боумэна, Тома Хувера и Уиллиса Рида, троих здоровых парней. Они его 'взяли в коробку', а он просто перелетел через них троих как огромная птица. Мне показалось, что он мог бы положить на кольцо подбородок'.

Герман не стал профессионалом частично из-за своей скромности. 'Баскетбол был просто хобби', - говорит он и машет рукой, будто отгоняя дым, - 'Мне было нечего делать; я играл в переулке за моим домом на 100й улице. Я взял кольцо из парка (однажды ночью залез с плоскогубцами на щит) и повесил его на телефонный столб за домом. Это кольцо было таким тяжелым, что падало со столба каждую неделю; но я прикреплял его все выше и выше, пока не дошел до высоты первого этажа. Но я забивал и на этой высоте с легкостью'. Герман отвлекается на игру, снова становится неподвижным; двигаются только его глаза. Потом он возвращается.

'Я не знаю, почему я не играл в баскетбол в колледже, мне просто нравилось делать блок-шоты, и я больше ни о чем не задумывался. Я не думал, что этим можно зарабатывать на жизнь. А люди говорили, что я был героем, я не знаю, почему. Почему я должен быть героем? Я никогда ничего не делал. Я мог прыгать, это да. Я доставал монеты и купюры, бумажник с верхнего края щита, стараясь при этом не удариться головой об кольцо'.

Я спросил его, правду ли говорят о '3-х секундных историях'. 'Да, пару раз бывало так: игрок делает обманное движение, я прыгаю, и до того, как я приземляюсь, судья свистит 'три секунды'. Не знаю, так говорят. Фигня'.

Игра Эрла Мэнигоулта была более зрелищной, несмотря на рост 185 см и на физические способности, по которым Герман явно превосходил его. К 18-ти годам он так играл, что зрители сравнивали его с гигантом Лью Элсиндором (будущим Каримом Абдул-Джаббаром); только Эрл подавал такие надежды, один из всей молодежи Нью-Йорка.

Эрл был настолько болтлив, насколько был сдержан Герман. Он стал любимцев пацанья, которые ходили за ним везде, где бы он не играл. Они не могли нормально произносить 'Мэнигоулт', поэтому называли его сначала 'Нэнни-гоут' ('Козлиная нянька' - прим.пер.), а потом просто 'Гоут' ('козел' - прим.пер.) (читать статью - прим. Slim), как его и называют до сих пор. Он мог сразить наповал любую толпу своей скоростью и движениями; но ничего не вызывало таких бурных восторгов, как его суперпрыжок: Эрл прыгает, забивает мяч, ловит его другой рукой и снова забивает, все в одном прыжке.

Гоут становился легендой, но в то же время увязал в наркоте. Одна из причин было то, что он просто не знал истинной цены своим умениям.

'Это все было просто, естественно',- говорит он, - 'То есть, представь, однажды ночью мне приснился сон: я забиваю сверху - и на следующий день я вышел в парк на перекрестке 129-й и 7-й и забил двумя руками из-за головы. Мне было 14 лет, рост 172. На поле кроме меня никого не было, меня никто не учил, мне никто не помогал. А мне было все равно'.

Эрл тратил по 90 долларов в день на героин, что привело к преступлениям, суду и как следствие к полутора годам заключения. Когда он вышел, он так же быстро разучился играть, как когда-то научился.

'Лучше всего я играл, когда мне было 18 или 19', -сказал он.

'Потом я понял, что я потерял: но мне не обидно. Я просто не смог справится со сложившейся ситуацией. И хуже всего, что, когда я пристрастился к наркотикам, я еще многих в это втянул. Это моя вина'.

Чтобы искупить эту вину, сейчас Эрл работает с детьми, которых он замечает на площадках, особенно на одной, где он раньше играл (пересечение 99-ой и Амстердам), ужасном, грязном месте, которое называется "the Junkyard." ('Свалка')

Мэнигоулт до сих пор пытается найти свое место в жизни, наверное, поэтому успехи его подопечных так важны для него.

'У меня есть парень на "Свалке", Алонзо Джексон. Его рост - 167 см, и он может забить через игрока ростом под 2 метра!', - рассказывает Эрл, сверкая глазами, вспоминая при этом свои прошлые данки. 'Он худший парень в мире. Я называю его Богом. Я хочу помочь ему прежде, чем он уснет и проснется ни с чем. Но я хочу сделать больше, показать всем этим парнишкам, что не стоит строить из себя крутых чуваков и супергероев. Но, черт возьми, это сложно. Очень сложно. Ты себе просто не представляешь'.

В субботу в Фостер-Парке парни, сидящие рядом с Ллойдом Хиллом, предложили ему глоток густой, похожей на апельсиновый сок, жидкости. Это был жест дружбы. Ллойд отказался. 'Это был метадон', - позже объяснил он, - 'такая же гадость, как и героин'.

Сегодня Ллойд и его брат Клинхед (Лысая голова - прим.пер.) играют против парней из Бедфорд-Стайвезант. Как в большинстве других игр, в этой присутствуют элементы драматизма, потому что каждый игрок играет свою роль.

В команде противников есть два сильных, упорных игрока, которые бьются за каждый мяч и жестко играют в обороне. Есть маленький защитник-левша в желтых носках и желтых напульсниках. Есть 'маменькин сыночек', его нельзя пальцем тронуть, он сразу кричит фол. Есть хулиган, клоун, который вносит в игру беспорядок, 'кидун', бросающий мяч не глядя. Есть один высокий и неуклюжий парень, 'придурок', он всегда на шаг позади событий. Сам Ллойд - звезда, он играет 'над кольцом', бросает мяч со все сторон. Клинхед, с каменным выражением лица и бешеными, сверхагрессивными движениями, - 'дикарь'. Дважды его действия становятся причиной стычек, которые едва не перерастают в потасовки.

'Слушай, хватит', - говорит разозлившийся противник после второй стычки. Клинхед уставился на него, медленно сжимая кулаки.

Подбегает Ллойд и уводит брата, успокаивает его; они проходят по кругу, рука об руку, потом возвращаются в игру. Клинхед смотрит на всех: своих, чужих - исподлобья, его неуверенные движения выдают внутреннее смятение.

'Он выглядит худым, но не стоит связываться с Клинхедом', - говорит Эрни, один из парней в парке, - 'Он не будет мириться с чужим-то дерьмом'

После игры Ллойд говорит с братом и похлопывает его по гладковыбритой голове. 'Он единственный, кто может успокоить Клинхэда', - говорит Эрни.

Клинхэд стоит перед Ллойдом, не говоря ни слова. Он ни за что не извиняется, не оправдывается, смотрит брату прямо в глаза. Таких, кто 'не будет мириться с чужим дерьмом' осталось совсем немного в гетто. Статьи в утренних газетах, расписывающие убийства за мелкие оскорбления и долги в гетто, кажутся смехотворными, но не этим людям, достоинство для них - прежде всего.

'О'кей, Ллойд', - наконец говорит Клинхэд, опуская глаза, - 'Хорошо'. И медленно выходит из парка.

Этим вечером Альберт первый раз играет в городской Юношеской Игре в Квинсе. Из пяти районов - Квинс, Бруклин, Манхэттэн, Бронкс и Стэйтен Айленд - Бруклин в большом отрыве от всех остальных, в том числе от Бронксовской команды, которая пока на втором месте. Бруклин выигрывает благодаря 14-летнему центровому (195 см), он блокирует броски сильнее и жестче, чем игроки бросают мяч, и так быстр, что его первое обманное движение защитник просто не замечает.

Команды пяти районов будут играть в течение нескольких недель, пока директор Эйб Раскин не выберет 12 лучших игроков для того, чтобы представлять их в Нью_Йорке, на Юношеской Игре США.

Эйб наблюдает за тем, как Альберт Кинг буквально уничтожает своих соперников, директор выглядит так, как будто Кинг его загипнотизировал. 'Я официально заявляю, что одного игрока мы уже взяли, теперь ищем еще 11', - говорит он.

Такое же восхищение испытал Альберт, когда он и Уинстон прибыли в Пенсильванию. Местные бизнесмены пришли воздать почести, будто какому-то новому божеству. В сверкающем спортзале Альберт прошелся расческой по шевелюре, смотря в отражение на полу; затем он попробовал новый данк: он стоял спиной к кольцу, подпрыгнул и ударил мяч о щит прежде, чем забить его в корзину. Он научился этому трюку, смотря Джулиуса Ирвинга по телеку.

'Когда он сделал это, тренер занервничал так, будто Эл был с другой планеты', - рассказывал Уинстон. - 'Он сказал, что, если бы Эл остался там, он позволил бы ему сделать такой данк и просто получить технический фол'.

Потом привели шестнадцатилетнего пацана, одного из лучших игроков прошлогодней команды, и Альберт сыграл с ним быстренько один на один, расправляясь с ним просто как с малолетним ребенком из Фостер-парка.

К этому моменту тренер аж вспотел от нетерпения. Вскоре он позвонил Родни.

'Этот парень просто сумасшедший!' - вопил мне Родни. - 'Они заплатят за все - квартиру, еду, одежду, они даже возьмут туда Уинстона и дадут ему работу. Они будут освещать Альберта прожектором'.

Проезжая по городку, представитель школы показал Альберту несколько из многочисленных зданий, которыми владел. 'Мужик постоянно повторял: 'Какое из них вам больше нравится?'', - вспоминает Уинстон. - ''У меня их двадцать семь. Не стесняйтесь, выбирайте любое''.

'Это прекрасное место, чтоб вырасти парню', - утверждал Родни. - 'Это маленький город, без гетто, и тренер потрясающий. Все это усмирит Альберта. Да это вовсе и не рано, к тому же. Прежде чем они ушли, я его спросил, хочет ли он взять с собой Уинстона, а он сказал: 'Да, кто-то же должен нести мои сумки'.

Тем не менее, Альберт был сама скромность и вежливость на протяжении поездки. Он открывал перед людьми двери, извинялся, когда надо было, и так сильно старался не показывать себя, что даже попросил Уинстона убавить 'Rock the Boat', свою любимую песню, когда ему показалось, что она может звучать слишком громко для других. 'Они не верили, что он вырос и воспитался в гетто', - рассказывает Уинстон.

После умопомрачительного обеда, приготовленного дочерью тренера (хотя Альберт предлагал поесть в Макдональдсе), Альберт и Уинстон пошли в (кино)театр на 'Экзорциста' (The Exorcist). Альберт притворился равнодушным, смеясь над страшными сценами с уверенностью, что его друзья из Бруклина сделали бы так же. Тем не менее, той ночью, в мотеле, в темноте Уинстон сполз на пол и стал трясти ножки кровати Альберта, мыча при этом, как корова.

Альберт неистово заорал, хватаясь за лампу.

'Мне пришлось схватить его и сказать: 'Эл, успокойся, это я, Уинстон'. Он разбудил людей в соседнем номере - так громко он завопил'.

Хотя это произошло в 2:00, Альберт встал к семи утра, чтоб посмотреть субботние мультики. Перед этим он тщательно заправил постель.

В конце последней беседы тренер спросил, приедет ли Альберт в школу осенью. 'Мне надо поговорить с Родни', - ответил он.

Но, честно говоря, он не был продан, в первую очередь потому, что место было слишком чужим, как другая страна, слишком странным, некомфортным для чернокожего парня, жившего в квартире дома, который был больше любого здания в этом городке. 'И на кого я был бы похож, если б я рос здесь?' - всерьез задумался он.

Он также был недоволен и тем, как цинично Уинстон описывал жизнь в Бруклине: 'Надо было это слышать, он постоянно говорил как плохо в Нью-Йорке, будто это худшая в мире дыра, будто твою тачку разденут за пять секунд:'

Тем не менее, Родни все еще был уверен в том, что Пенсильвания - лучшее место для Альберта, что с внешней помощью он поймет, какая это потрясающая возможность для него.

'Да, я знаю, все говорят, что надо оставить его в покое. Херня, ему нужно руководство, пока еще не поздно. Говорят, у него все в порядке, но так было с Мэнигоултом, с Хоккинсом, так было и с:, черт, так было с Флаем и миллионом другого народа, пока город их не проглотил. А если он поедет в Пенсильванию, он будет жить как нормальный белый пацан и будет учиться в нормальной школе'.

Эти фантазии о жизни и воспитании, как у белых, очень нравятся Родни, он постоянно упоминает о них в разговорах.

Он не может предположить, что это может губительно сказаться на черном парне вроде Альберта.

'В маленьком городе Альберт будет постоянно видеть одних и тех же людей, день за днем, и он узнает их как людей, они не будут для него просто лицами в толпе.

Здесь все именно так - никто никого не знает. Друзья мало чем отличаются от врагов. И главное - отсутствие какого-либо контроля: такой беспредел просто сводит с ума'.

'Ребята из гетто не ходят в школу, ничему не учатся, они даже едят неправильно. Дьявол, Альберт только за одну поездку пять фунтов набрал. Я хочу сказать, это может быть началом исполнения Американской Мечты'.

Альберт, по-прежнему переживающий из-за переезда подруги и начавший уставать от постоянных наставлений Родни, по прибытии отправился прямо домой. Суета вокруг него теперь обретает глобальные масштабы, и это его совсем не радует. Неделю назад Альберт сказал Уинстону, что ему грустно, что он 'хочет быть как все'. Его сверстники все время на него таращатся и достают идиотскими вопросами. 'Баскетбол, баскетбол, баскетбол - только о нем и слышу', - Альберт проговорил с досадой.

После очередной из игр, другие игроки толпятся вокруг него, выдвигая его на позиции лидера, чему Альберт не сильно рад. Он становится шумным и ершистым, но при этом остается неуверенным в себе. Мне кажется, он тщательно следит за собой и своими действиями. Он рассуждает о деньгах и девочках как эксперт в такого рода вещах, а потом говорит какому-то парнишке нести его вещи. Он принимает всю лесть, что ему говорят, хотя видно, что это его стесняет.

В кондитерской лавке, через дорогу, игроки из Бруклина 'обедают' клубничным мороженым, тортом, апельсиновой содовой.

'Пожалуй, скажу Родни, чтоб он дал мне пятьдесят долларов', - Эл говорит достаточно громко для того, чтоб остальные услышали. 'Точно, так и сделаю'.

Он пытается выглядеть крутым, впрочем, как и все, хотя некоторые из них прячут по карманам конфеты и чипсы.

'Надо сказать Уинстону и Родни, чтобы они мне больше не звонили', - добавил он. - 'Уинстон убеждает меня ехать в Пенсильванию, чтобы он мог получить дом и работу. Но я останусь здесь. Я из Нью-Йорка'.

Ранним субботним утром Кэлвин Фрэнкс шатается по Фостер-парку. Он похож на уличного воришку, переводящего дыхание после того, как тот вырвал сумку у старой бабушки и юркнул в подворотню, и уже замышляющего свое следующее подобное преступление. Его рот искривлен в мрачной ухмылке, глаза темны и хмуры.

У него в руках дешевая пластиковая папка, которая теперь всегда при нем. В этой папке лежит позавчерашний номер 'Нью-Йорк Пост', а также его драгоценный школьный диплом из Гленн Спрингс, потрепанный клочок бумаги, который он иногда достает и тщательно осматривает, нахмурившись.

Он несколько минут сидит на лавке у пустой площадки, а затем встает и идет к дому, где живет Родни. Звонок и замок на входной двери сломаны, и он заходит внутрь, идет к разбитому лифту, по обыкновению сильно пахнущему мочой. В подвале запашок еще круче. 'Этот дом - ближайший к парку', - объяснил мне Мьюзик Смит.

Фрэнкс выходит на шестом этаже и звонит в дверь Родни. Смотровое окошко открывает Майра Паркер.

'Я не пущу тебя', - говорит она и закрывает окошко.

С тех пор как Фрэнкс уговорил няню Паркеров впустить его в дом, чтобы якобы подождать Родни, а затем съел абсолютно все, что было в холодильнике, Майра ни разговаривает с ним, ни пускает его в квартиру. Она говорит, что он 'грубый, неблагодарный и подлый'.

Тогда Фрэнкс присаживается в коридоре, снова читает свой диплом и выходит обратно, в парк. Там Альберт Кинг, но он избегает Фрэкса и он сидит на лавке один.

Парк только начинает оживляться: несколько девчонок играют в хэндболл, пара пацанов выгуливает собак. Родни все еще крепко спит, так как он провел три последних дня в разъездах в лагерь колледжа Провидэнс на Роуд-Айленд, где Марио Донава сейчас работает консультантом, и в пятизвездный лагерь Говарда Гарфинкла в горах Поконо, где Дэнни Одумс играет в составе команды - обоих пристроил Родни.

Я поехал с Родни, чтобы посмотреть на эти летние лагеря, которые являются роскошной альтернативой городским площадкам. Будучи в лагере Провидэнс, я услышал довольно редкие слова о Родни. Перед всем лагерем в триста с лишним человек главный тренер лагеря Дэвид Гэввит представил его как 'одного из выдающихся искателей баскетбольных талантов Америки, мистер Бруклин собственной персоной - Родни Паркер!' Родни расплылся в такой улыбке, какой я раньше не видел, особенно у него.

Там также был Ник Макарчук, человек, получивший от Родни одно из величайших приобретений. Сейчас Ник - тренер в Провидэнс, а раньше три года он был главным тренером в подготовительной школе Святого Томаса Мора, когда Родни стучал во все двери в отчаянных поисках места для Дэнни Одумса.

Несмотря на тот факт, что молодой тренер никогда до этого ничего не слышал о Родни, что в школе не оставалось мест, что Ник тогда даже не искал игрока, Родни смог его переломить. 'Я чуял, что что-то не так', - припоминает Макарчук. - 'В школах уже месяц как шли занятия. Почему же этот 'супер-защитник' все еще нигде не обосновался? Да и кто такой был Родни Паркер? Тогда я ничего не знал. Как я был наивен. Боже мой, этот неизвестный мне парень умудрился продать мне игрока, которого я в глаза не видел, по телефону'.

Родни даже уговорил тренера дать Дэнни скидку в 1,100 долларов из 3,100 долларов, необходимых для оплаты обучения.

В поисках еще двух тысяч Родни позвонил в организацию в Манхэттене, которая называлась Metropolitan Applied Research Center. И хотя там Родни сказали, что не занимаются спонсированием детей из бедных семей, Родни взял Дэнни и притащил его с собой в этот центр на 86-ой улице, и набросился на одну из работниц, Дикси Мун. Она хорошо помнит тот случай.

'Родни вошел в офис, я его не знала, с каким-то стеснительным, напуганным, тощим, молчаливым мальчиком. Говорил Родни, и он повторял и повторял, что это 'единственный шанс' этого парнишки. Я не могла быть уверенной в этом парне, в отличие от Родни. Я отвела Дэнни наверх к доктору Льюису, начальнику, и хотя мы не смогли получить от него никакой информации, мы решили попробовать помочь ему. По крайней мере, мы выяснили, что он не употреблял наркотиков'.

Редко случается так, что навязанная покупка оказывается столь выгодной для всех участников сделки, как эта. Дэнни, проваливший все, что только можно было в Эразмусе, с самого начала хорошо себя зарекомендовал. Он очень быстро стал защитником ?1 в школе, и вывел свою команду на чемпионат Новой Англии сред подготовительных школ.

Как-то раз следующим летом, когда Дэнни заглянул к Дикси Мун, ее поразила перемена в нем: 'Он стоял прямо, уверенный в себе, приветливый, довольный собой. Они просто уделяли ему достаточно внимания, и это все, что ему было нужно'.

В Провидэнс, пока Родни был чем-то занят, мне удалось побеседовать с Эрни ДиГрегорио, выпускником школы Св. Томаса Мора. Ставший лучшим приобретением 1974 года в НБА, он один из наиболее необычных профессиональных спортсменов. Ростом 180 см, коренастый, медлительный, с короткими руками, толстыми пальцами, не умеющий хорошо прыгать, 'Эрни Ди' сразу напомнил мне его противоположность - Флая - со всеми различиями в их характерах.

'Знаешь', - сказал Эрни, присаживаясь у теннисного корта, - 'никто никогда не вставал в 6:00, чтобы поиграть в мяч. А я вставал. В двенадцать лет мой мозг был настроен на то, что я буду профессионалом. Мне кажется, это все из-за телевидения, - зрители-фанатики просто сходят с ума. Я начал заниматься по девять-десять часов в день. Сам с собой. В перчатках. И мне нравилось. Если бы мне отрубили правую руку, я играл бы одной левой'.

Я спросил Эрни, откуда взялась бредовая идея, что с его физическими недостатками он сможет стать звездой баскетбола.

'Ну', - сказал он, подумав, - 'я помню свой последний день в средней школе. Стояла сорокаградусная жара, и все собирались на пляж. Они говорили : 'Эрни, пойдем, ты превратишься в баскетбольный мяч'. Но я, как обычно, в одиночку пошел на площадку на Смит стрит, пот бежал в три ручья. Я улыбался, потому что знал, тогда я знал, что потратив столько времени, я просто не мог не быть лучшим'.

Сегодня, вернувшись из Калифорнии, Деррик Мелвин открывает свой летний игровой сезон в одной большой игре. Он быстр и отлично пасует при росте 175 см, Родни достал для него счастливый билет, пристроив его в Мюррэй Стэйт.

Ллойд Хилл - самый высокий из команды, и ему приходится играть с Джорджем Берри, двухметровым форвардом, играющим за Сент-Джонс. Ллойд забивает пару раз над головой Берри, но тот обыгрывает его на подборах и добавках.

'Что ж', - говорит Ллойд, пока он пьет пиво, опершись на холодильник, - 'если Берри встретится мне, когда я буду в форме, и у меня не будет болеть колено, я сделаю ему еще одну дырку в заднице'.

Сидя у клена (мое любимое место в парке) и наблюдая за происходящим вокруг, вдруг слышу свое имя. Дудди и Мартин стоят прямо передо мной, но я смотрел вдаль, и, очевидно, не заметил их.

'Рик, ты торчишь здесь каждый день, слушаешь и пишешь', - Мартин продолжает, - 'и мы, - Дудди, я, и остальные - в общем, мы хотим узнать, не согласишься ли ты стать нашим тренером'.

Я смотрю на ребят, и их фигуры становятся более четкими в моих глазах. Дудди стоит с полуоткрытым ртом, его руки вяло висят по бокам. Мартин скрестил руки на груди. Гордый и умный, однажды он отказался пожать мне неловко вытянутую руку, говоря что-то насчет вещей, относящихся только к братьям.

'Что?' - говорю я.

'Тренером', - отвечает Мартин.

'Тренером?'

Мартин смотрит на Дудди так, будто я не понял ни слова.

'Тренером', - повторяет он.

'Чего?'

Мартин мотает головой: 'Да, я думал, это цветные такие тупые. Рик, угадай'.

'Вы хотите, чтобы я был тренером баскетбольной команды?'

Они оба кивают. Дудди, кивая, щелкает челюстью.

'Какой команды?' - я спрашиваю.

Дудди делает небольшой шаг вперед и тычет пальцем в свою тощую грудь: 'Нашей'.

Мартин объясняет идею создания команды из младших игроков парка, примерно одного возраста и уровня игры, которые хотели бы участвовать не только в детских играх, устраиваемых в парке. Он показывает на Пабло Билли, Сержанта Рока, и высокого шестнадцатилетнего парня по имени Ванс, которые без особого интереса наблюдают за пацаньем, играющих в карты.

'Думаем, мы могли бы поездить по городу, посмотреть разные места', - говорит Мартин. - 'Мы сыграем с любым, у кого кишка не тонка играть с нами. Может, раздобыть какую-нибудь форму, организовать тренировки, поучаствовать в соревнованиях. В общем, заняться чем-нибудь'.

Я говорю, что это прекрасная идея, которой можно гордиться.

'Значит, ты согласен?'

Я не имел этого в виду, и пытаюсь объяснить им, что идея с командой действительно хороша, но мне все-таки лучше не быть тренером.

'А чего плохого?' - спросил Мартин.

'Я ничего не знаю об обязанностях тренера'. Это было правдой.

'Да тебе не нужно делать ничего особенного. Устраивать разминки, делать замены, ну, знаешь, сохранять порядок'.

Я спрашиваю, почему они выбрали меня.

'У тебя, наверно, куча свободного времени, раз ты сидишь весь день здесь, на скамейке'.

Я неохотно задумался. Я пообещал себе ни во что не вмешиваться этим летом. Даже предельная объективность - очень хрупкая вещь:А обретая авторитет, сохранять объективность просто невозможно.

"Это как работа, ну, в социальной сфере", - говорит мне Мартин, - "тебе понравится".

Дудди взволнован. Он уже давно хочет что-то сказать, проговаривая слова беззвучно, только шевеля губами. Он делает еще один небольшой шаг вперед.

"Ты мог бы немного сплотить нас", - произносит он.

Мне нужно время на размышление. Я извиняюсь и направляюсь на Ностранд Авеню, пытаясь во всем разобраться. Если я стану тренером, про объективность можно забыть. Но в конце концов, кто вообще объективен? Конечно, если я стану тренером, моему сотрудничеству с остальными ребятами в парке, вероятно, придет конец. К тому же Мартин говорил о поездках в Бэдфорд-Стайвезант и другие опасные районы. Меня могут убить. Однако, если этого не случится из такой затеи может выйти толк. Вовлеченность? Я и так уже впутан во все, просто находясь здесь.

Возвращаясь к скамейке, я объявляю Мартину и Дудди, что я сделаю это. Мы ударяем с Дудди по рукам, а Мартин, как обычно, совершает деловое рукопожатие. Мы подходим к сержанту Року и другим. Они уже успели пригласить в команду еще одного парня, который сейчас стоит рядом с ними, такой худой пятнадцатилетний парень, ростом где-то 185 см, с огромными дырками в его кедах. Его зовут Марк, и из его комнаты в восточной части Вандервиира видны Фостер Авеню и парк.

Таким образом, в команде есть шесть человек, а парни решили, что лучшее количество для команды - восемь. Они хотят взять одного прыжкового игрока по имени Артур, робкого, изящного шестнадцатилетнего игрока со скобами на зубах. Артур - фанатик всякой электроники. Этим летом он собирает цветной телевизор из всякого хлама.

Понтиак Карр, жизнерадостный парень четырнадцати лет, который выглядит на три-четыре года младше, по словам игроков, не умеет играть, хотя его умение курить и глубокие познания в области крепких напитков считаются весьма ценными. Я говорю, что нуждаюсь в помощнике, и Понтиак назначается менеджером команды и помощником тренера.

"Как дела, тренер", - говорит он, протягивая руку.

Итак, остается одно свободное место, и ребята предлагают позвать Альберта Кинга, но потом отказываются от этой идеи.

"Он не захочет с нами играть", - говорит Пабло Билли. - "Кроме того, тогда мы так же можем позвать Дэнни, и Марио, и Лайонелла, и еще много кого".

Услышав наш разговор, одиннадцатилетний ДеМонт внезапно врывается в середину нашей группы. Уже заслуживший репутацию "плохого ниггера", склонного к дракам и разбиванию бутылок, сейчас он кричит о том, что он должен быть членом команды.

"Вали отсюда, пока я не размозжил твой череп", - рычит Сержант Рок.

"Я смогу! Я смогу!", - ДеМонт продолжает кричать, смотря присутствующим в глаза.

Недавно я шел по Бедфорд Авеню с Демонтом: он внезапно оторвал от стоящей машины антенну и, злобно смеясь, швырнул ее в проезжающий автобус. Он был полным засранцем, но что-то мне в нем понравилось. Я подумал, что его можно спасти.

"ДеМонт может пасовать", - решаю я. Игроки недовольно стонут, а Демонт визжит от радости, затем подбегает и обнимает меня, показывая остальным язык.

Парни продолжают спорить по поводу еще двух игроков, парня с Гаити по прозвищу Шампейн (Шампанское), и маленького Эрни, полутораметрового шестнадцатилетнего парня с золотой серьгой в ухе. Мартин спрашивает мое мнение. Я отвечаю, что, так как это должно быть хорошим опытом, почему бы не позвать друзей.

Все решают, что Шампейн может пригодиться. Он до сих пор учиться правилам игры и не знает правил трех секунд, проноса, но он умеет толкаться и играть в защите. Однако маленького Эрни решено не брать в команду, так как он частенько болтается со старшими, и, кроме того, в команде уже достаточно защитников.

"Этот пацан просто слишком мал, понимаешь", - говорит Сержант Рок, - "но думает, что он большая шишка".

На скамейке Ллойд Хилл уже "дошел до кондиции", его руки скрещены, ноги вытянуты, голова запрокинута.

"Думая, я вытащу свою кровать сюда, на площадку, чтоб можно было встать с утреца и забить пару раз сверху", - говорит он, ни к кому не обращаясь. - "Хммм. Или, может быть, лучше у фонтана, чтобы утром плеснуть на себя немного воды, как встану. Ох-хох. Могу и так сделать".

Кэлвин Фрэнкс становится в парке чем-то вроде шута. Его прозвали 'Муч' ('Mooch'), его не уважают нигде, кроме как на площадке, да и там его авторитет неуклонно гаснет. Куда бы он ни подошел, кто-нибудь обязательно шепнет: 'Вот идет Муч, прячь еду'. Сегодня его ремень без пряжки завязан в узел. Он просит у меня доллар, обещая, что больше никогда в жизни не будет ко мне приставать, и идет в забегаловку ABC Burger House напротив. После долгих споров наша новая баскетбольная команда решила не называться 'Межрайонная городская путешествующая сборная звезд Америки' из-за длины, а 'Афро-американские убийцы' я решительно отклонил. Я напомнил, что нам, возможно, случится играть и в белых кварталах, когда-нибудь. Мы остановились на названии 'Сабвэй Старз' ('Звезды Подземки'). Это смутило Дудди. 'Это что, значит, мы звезды, сверкающие в земле?'

'Черт тебя подери, тормоз', - ответил Вэнс. - 'Это значит, что мы крутые игроки, которые ездят на метро'.

Сегодня в два часа назначена первая тренировка; и пока я прошу освободить одну из дальних площадок с Понтиаком Карром, который держит мяч, отобранный у младших парней, поглазеть собирается половина парка. Все хотят вступить в команду - не только подростки, но и дети, и взрослые тоже.

Маленький Эрни просится поиграть, но Мартин и Сержант Рок объявляют, что набор уже проведен и новых больше не берут.

'Это так, Рик?' - спрашивает Эрни, поворачиваясь ко мне.

'Думаю, ну, в общем, мы решили, что игроков должно быть восемь', - промямлил я.

Мартин предлагает ему попробовать силы против команды, но Эрни уходит, повесив голову.

Начиная одно из упражнений, вовлекающее трех человек, которое я помню со школы, я осознаю, что с тренировками будут проблемы. Споря друг с другом еще до начала упражнений, игроки отказываются выполнять хотя бы зачатки работы в команде, как только им отдают мяч; им не хватает дисциплины ни на что, кроме игры один на один. Когда я показываю обычный пик-н-ролл, банальное движение, которому учат классе в пятом, они делают удивленные глаза.

Решив, что небольшая показательная игра может поправить дело, я делю команду пополам и объявляю: 'Игра до пятнадцати'. Но дела не только не улучшаются, но и ухудшаются. Игроки начинают издеваться друг над другом, толкаться локтями, удерживать мяч, не отдавая пас, и ругаться, когда его не получают. Иногда Сержант Рок хватает мяч, готовясь бросить вызов любому, кто попытается его отобрать. Пабло Билли пытается вести мяч исключительно между ногами, крича 'Как красиво!' после каждого броска. Марк стоит в углу, обзывая всех 'motherfucker', и отказывается участвовать в игре.

Когда Понтиак кричит: 'Семь!', - я останавливаю игру, да и всю тренировку, говоря всем, что мы продолжим через пару дней. 'Мы не хотим, чтобы так происходило', - извиняясь, говорит Мартин. - 'Мы исправимся'.

Эдди Кэмпбэлл, один из старших игроков, подходит ко мне, мотая головой. 'У тебя в команде ничего, кроме выпендрежей', - говорит он. - 'Будь я на твоем месте, я бы их распустил '.

В сегодняшней газете небольшая статейка затесалась среди спортивных новостей. 'Флай в Игре, Пэйсез выигрывают', - гласит название. - 'Вчера Флай Уильямс появился в городе. Суперзвезда из Остин Пии забила 32 очка в своей первой игре Гарлемской Профессиональной Лиги, приведя Бруклин (свой родной город) к победе над Кортсмен, 137 - 116.

'Ну и что', - говорит Родни, притворяясь незаинтересованным. - 'Какая разница? Мы просили его подождать две недели, а он не может и одной высидеть. Да и не только здесь, он играет в Вашингтоне, еще в Ньюарке. Плюс Филадельфия. Четыре профессиональных лиги! Лью чуть с ума не сходит. А теперь еще Альберт ведет себя как-то странно. Люди говорят мне, что я его убиваю, что я ему не нужен. Они утверждают, что я просто гоняюсь за деньгами. Может, я должен был бы таким быть. Я мог бы давным-давно самолично продать Флая в Денвер, а он бы даже не почувствовал разницу'.

У Родни также появились проблемы еще с одним его подопечным. Когда он вернулся домой с 'работы', ему из аэропорта позвонил Марио Донава и сказал, что Деррик Мэлвин до сих пор не появился, а самолет уже готовится к вылету. Родни, которому в конце концов удалось уговорить тренера принять Деррика и устроить для обоих парней экскурсию по кампусу, не поверил своим ушам. Он сказал Марио, чтобы тот забыл о Деррике и бежал на самолет.

'Я часами висел на телефоне, пытаясь его пристроить, а он даже на самолет успеть не может. Что Овертон обо мне подумает - что я придурок, что этот парень - придурок, что все в Бруклине - придурки'.

Деррик Мэлвин добрался до аэропорта в момент взлета его самолета. Неожиданно взволнованный своим будущим, он проторчал в аэропорте весь день, ничего не съев, и через восемь часов сел на самолет до Мюррея, штат Кентукки.

Сегодня Ллойд Хилл пьян с самого утра (еще до десяти утра). Он сидит на одной из скамеек, с глазами, желтыми как бананы, допивая бутылку пива, распевая под палящим солнцем: 'Fancy lady, you walk a little shady. Got them skintight peaches doo-dah: and some real sweet breeches:'

Куски жвачки тают на тротуарах и тянутся за подошвами, как какие-то эластичные нити. Люди высовывают головы из окон жилых домов, густо насажанных вдоль Флэтбуш Авеню, за глотком воздуха. Только самые младшие, несмотря на жару, рискнули выйти на площадки Фостер-парка.

Лайонэл Уорэлл подкатывает на своем велосипеде и 'паркует' его, а затем приветствует сидящих на скамейке игроков.

'Как дела', - улыбается он.

'Так и есть, Нел.'

Игроки подвигаются, чтобы выделить место для Лайонела.

'Что там с Флаем?' - спрашивает он.

'Не знаю', - отвечает Дэнни Одумс. - 'Прошлым летом он постоянно здесь околачивался. А теперь он играет в этих турнирах. А о нем давно ничего не слышал'.

Они тихо сидят, ожидая одного друга на машине, который должен отвезти их в Риис-парк (Riis Park) на Рокэуэй Бич (Rockaway Beach), где постоянно дуют бризы. Если кто-нибудь пошел бы сегодня в Фостер-парк, он бы столько потерял в весе, что дело могло бы дойти до судорог и тошноты. Волны горячего воздуха искажают фигуры маленьких мальчиков на первом корте, делая их похожими на танцоров.

'Вот я вас спрашиваю', - невнятно проговаривает Ллойд, - 'я - ростом 188 см, а весом 165 фунтов. Как кто-то вообще может быть настолько тощим?'

Он смотрит на остальных игроков, но ответа не получает.

'Я буду весить 168, плотно поев и после двухдневного отдыха. Но если буду больше есть - буду больше срать. Если я поеду в колледж, мне надо будет опасаться стычек с большими парнями. А тренер будет говорить: 'Ллойд, ты - сплошные кости, давай, сжуй-ка этот стейк, немного пирога. Пополней хоть немного'. И я вернусь домой здоровый, как Бэтмен'.

В Риис Парке игроки медленно идут тротуару к площадкам, которые находятся чуть поодаль от пляжа и огорожены низким забором.

Ллойд танцует под музыку, раздающуюся из сотен приемников. 'I'm getting all down and boo-tiful', - говорит он, пытаясь играть против парня с беспорядочной прической, ростом больше двух метров. 'Да кто с такой прической может обыграть меня. Я его броски лбом заблокирую'.

Кэлвин Фрэнкс отказывается играть; он выглядит недоброжелательным, сидит на скамейке один в дешевых, ужасно исцарапанных солнечных очках. Внезапно его разбирает хохот: 'Я избавлюсь от проблем через два года. А-а-а-а-а! Род сказал, что меня не возьмут в эту школу во Флориде. Поэтому я отправлюсь в Сэнт Джонс на пару лет, а потом большие бабки'.

Он проглатывает последний кусочек леденца - это его завтрак и обед на сегодня. Вчера вечером Дэнни Одумс пришел к Родни и спросил, не может ли он у них сегодня поужинать. 'Фрэнкс явился к нам и смел почти все, что было на столе', - объяснил он.

Дэнни, как и все остальные игроки, очень тонкий, тощий, жилистый, с выступающими на ногах и руках венами и жестким и ребристым, как стиральная доска, прессом под туго натянутой кожей. Когда он жил в микрорайоне Самнер Хаузес в Бедфорд-Стайвэзант, будучи маленьким мальчиком, он был болезненно тощим, как скелет; в пятом классе при росте 155 см он весил 65 фунтов, и ему приходилось носить штаны на подтяжках, чтоб они не сваливались. В потрепанной одежде не его размера, с грустными глазами, он выглядел довольно образно. 'Я чувствовал себя хорошо, но люди постоянно подходили и спрашивали, что случилось', - вспоминает он.

Несмотря на свою внешность, Дэнни не хотел набирать в весе. Он был потрясающим бегуном, участвуя Полицейской Атлетической Лиге и других турнирах, где классы определялись по росту и весу. В одиннадцать лет он пробежал четверть мили за 58 секунд, установив городской рекорд в своем классе.

Также хорошо известно, что почти все его сверстники были такими же тощими. Однажды, когда Дэнни и пара его друзей решили прогулять школу, они попытались пробраться через подвал школы 59 и сшибли по пути пару мусорных баков. Грохот услышал директор, который сидел на уроке игры на скрипке в соседней комнате. Он тут же прибежал, и Дэнни поймали, а двое его друзей исчезли. 'Они спрятались в шкафчиках для одежды, такие они были худые', - говорит он.

Семья Дэнни переехала во Флэтбуш вскоре после того, как Дэнни исключили из школы за тот случай, и он стал играть в баскетбол вместо того, чтобы бегать. Тогда его заметил Родни, небрежно 'благословив' его, но Дэнни не обратил на это внимания. Он боялся своего квартала и людей в нем, он боялся всего на свете. 'Если мне кто-нибудь что-нибудь говорил, я продолжал идти, не обращая внимания'.

В тринадцать лет Дэнни познакомился с Кэлвином Фрэнксом, которому было одиннадцать, и они стали друзьями. Фрэнкс лучше играл в мяч, и показал Дэнни пару движений, над которыми он работал. Однажды он взял Дэнни с собой тренировку в школе Сент-Джеромс, которая была в двух шагах от Фостер-парка и проходила в тот день на открытом воздухе. Там один тренер указал Дэнни на шероховатости в технике, помогая ему развить навыки до того совершенного уровня, на котором они находятся сегодня. Дэнни чувствует себя должником Фрэнкса, поэтому ему тяжело видеть, как его друг становиться каким-то странным, а его будущее - бесперспективным. Но он знает, что в некоторых ситуациях люди мало что могут что сделать для другого.

Дэнни понял это в Остин Пии, когда он играл вместе со своим другом Флаем и наблюдал, как часто он уходил из-под всякого контроля. Было время, когда всей команде, включая тренера, приходилось прощать Флаю его выходки. 'Чтобы выиграть два чемпионата Конференции, нам приходилось проявлять выдержку', - говорит Дэнни. - 'Это было главное. Флай вытворял что-нибудь в своем духе, ну а мы, мы не обращали внимания'.

Именно таким образом в Остин Пии все и делалось. Да и в самом деле, только так можно было быть уверенным в том, что Флай будет играть. Некоторые обвиняли Лэйка Келли в излишней снисходительности к суперзвезде, другие же понимали ситуацию. Когда Келли выгнал Флая за препирания с тренером и чрезмерную ленивость за четыре дня до первой игры Остин Пии в Мэдисон Сквер Гарден, на него надавили и заставили взять Флая обратно. 'Если бы он не сделал этого, его бы уволили', - говорит Флай. - 'Точно. Банкиры и остальные мне все рассказали'.

Флай, в свою очередь, утверждал, что ему такое повышенное внимание вовсе не нужно. 'В команде был не только я. Этот чувак, тренер, ему был нужен один игрок, звезда. Он увидел, что я умею прыгать и у меня - лучший бросок из всех, что он видел, - поэтому он выбрал меня'.

По мнению Флая, он не был виноват ни в последнем его отстранении от игр, ни в предыдущих случаях. В этой игре, которую он начал, будучи вторым лучшим игроком во всей нации, Флай промазал шесть бросков подряд, после чего тренер посадил его на скамейку, и они о чем-то поговорили. 'Они играли против 'коробочки' из троих защитников, а тренер сказал, чтоб я шел в атаку сам', - говорит Флай. - 'Передо мной был один защитник, еще один - сбоку, а третий догонял сзади. Я ничего не мог сделать. Так я и сказал тренеру. Я сказал: 'Мужик, я просто ничего не могу сделать с этим'. А он говорит: 'Не смей называть меня 'мужиком''. И заменил меня'.

Для тренера все было еще сложнее. 'Я просто зашел слишком далеко в эти последние два года, это факт', - говорил репортеру Келли. - 'Я был вынужден принять такие меры для самосохранения'.

И в самом деле, в какой бы ситуации Келли не сталкивался с Флаем, перед ним вставал парадокс - Флай тянул большую часть игры, но и создавал большинство проблем. И Флай, казалось, не понимал ни того, ни другого. Когда он играл, он зажимал мяч, бросал, когда ему вздумается, гримасничал, - трибуны были забиты, и люди требовали еще. Ко всему прочему, команда еще и выигрывала.

'Мы знали, что нам нелегко придется, когда брали его', - говорит Келли. - 'Но я решил работать с ним изо всех сил - больше, чем где-либо. Я видал таких как он в школах, и решил не закручивать гайки, потому что знал, в каких условиях он рос и жил'.

Но для Дэнни и других, наблюдающих за всем этим, немногое казалось справедливым. 'Чтобы избежать нападок тренера и всплесков Флая, всем приходилось делать все возможное', - рассказывал как-то Дэнни. - 'Мне оставалось лишь терпеть все это. И остальным парням тоже'.

Хотя он попадал 50% с поля, Дэнни был вынужден стать игроком второго плана, бросая только тогда, когда глупо было бы этого не делать. Некоторые игроки страдали от присутствия Флая больше, чем от собственных неровностей в игре. 'До появления Флая Говард Джэксон набирал по 18 очков за игру', - вспоминает Дэнни. - 'Несложно было заметить, что присутствие Флая на площадке сказывалось на его игре - он не попадал из-под кольца, не шел бросок в прыжке, он постоянно был каким-то скованным, нервным. Он только и делал, что подборы брал. Это он выполнял не задумываясь. А другой парень, Перси Говард, он играл просто классно, когда Флай сидел на скамейке. На одной игре Флай получил пять фолов и сел, А Перси набрал сорок три очка. А с Западным Кентукки, без Флая Перси набрал двадцать'.

Несмотря на общую подавленность, Келли был уверен, что игроки были удачливее, чем сами они полагали, что они очень сильно зависят от Флая, признавали они это или нет. 'В конце концов они просто разрешали Флаю делать все, что он хотел', - сказал он.

Точнее сказать, они не знали, что им делать, и это было очевидным для всех телезрителей. В последней игре сезона 1974 года против Нотр Дама в плейоффе NCAA, игроки Остин Пии только пасовали Флаю, а он был зажат в тиски жесткой защитой Эдриана Дэнтли и Джона Шумата. Будучи полностью закрытым, Флай перестал пытаться уйти от защитников и начал совершать дурацкие неточные дальние броски. Игра пошла в одно кольцо, но игроки Остин Пии с упорством продолжали пасовать Флаю, не пытаясь взять инициативу в свои руки по привычке и из страха. Это было жалкое зрелище ужасно несобранной команды, и Говернорс проиграли, 108 - 66.

А в Фостер-парке поздним вечером игроки отдыхают на крышах, капотах, багажниках нескольких машин. Марио ушел домой - ему стало плохо от игры весь день на жаре.

Когда Родни приближается к своему дому после вечерней прогулки, к нему подбегает Кэлвин Фрэнкс, и, хватая его за футболку, умоляет Родни устроить его в школу. 'Еще раз, Род. Еще один шанс встать на ноги'.

Когда Уинстон и Майра подъезжают с полным багажником съестного, все парни лениво тащатся к машине, берут мешки и несут их наверх. Каждый из них когда-то ел у Родни, и они делают это в знак благодарности.

Фрэнкс остается на улице один, наблюдая за удаляющейся колонной. Когда они исчезают из виду, Фрэнкс забирается в машину Уинстона и представляет, что он едет.

'Бжжжжж! Врум! Дрррррррр:', - издает он различные звуки, проносясь по воображаемым улицам, поворотам и махая воображаемым людям, - 'Джуууууу: Врум! Врум!'

Когда Уинстон возвращается несколько минут спустя и заводит машину, то дворники, радио, печка, кассетная дека, фары - все одновременно включается.

Два дня назад Сабвэй Старс сидели в парке, оживленно обсуждая будущую игру с Флэтбуш Флаерс в воскресенье. Понтиак Карр нашел этих соперников - команду белых парней примерно того же возраста, что и Звезды.

Понтиак Карр понравился мне как помощник. Его знание улиц сильно помогло мне как главному тренеру заполнить этот ощутимый пробел в моих знаниях. Он знал маршруты метро и автобусов, короткие пути, самые дешевые магазины и лавки, знал, какие кинотеатры показывают фильмы про кунг-фу по субботам и где можно удачно купить подержанные кеды. Он также знал и внутреннее устройство парка и отношения в нем. Он знал, у кого самая убойная трава, где можно чего-нибудь стырить, как выглядеть пострадавшим, а не наоборот, перед полицейским. Он знал, как незаметно пометить карты, где в заборах дыры, где есть сторожевые собаки и где их нет, кто кому дерет задницу, с кем лучше не связываться, а кто может и пушку носить в кармане.

Однажды я попросил у него сигарету.

'У меня кончились', - заявил он. - 'Но если надо - достану'.

Я сказал, что мне не нужно пачку, только одну штуку.

'Принесу одну. Какую?'

Я не думал о конкретной марке, поэтому решил придумать что-нибудь посложнее. Я попросил Old Golds.

'С фильтром?'

'Да'.

Он убежал, но вернулся: 'Пять центов за шуку за штуку, но за десять получишь три'.

Я дал ему десять центов - и он исчез в воротах. Минуту спустя он вернулся с тремя сигаретами. Я отдал ему одну, чтоб он положил за ухо, еще одну - покурить; мы сели и задымили. Я не спрашивал, как он это сделал. Мне нравилась тайна во всем этом.

В общем-то, ситуация с командой складывается лучше, чем сначала. У нас была еще одна тренировка с разборками и стычками, но следующая показалась почти под контролем. Хотя, я ее испортил.

'Хорошо', - сказал я тогда, - 'теперь, мальчики, попробуем лэйапы'.

'Рик, если увидишь здесь мальчиков', - громким голосом говорит Пабло Билли, - 'похлопай их по щечкам'.

Все начали смеяться, кричать и говорить, изображая голоса белых: 'Мальчики? Мальчики? Здесь есть мальчики?'; 'Дорогая, отправь мальчиков домой'. Ко мне подошел Мартин, смеющийся до слез, мотая головой: 'Рик, проснись. Сейчас другое время'.

Мы сделали большой прорыв в организации команды, заказав командную форму в магазине на Фултон Авеню в Бедфорд-Стайвезанте.

Мы потратили все утро, споря о внешнем виде маек, логотипа, расположении звезд и номеров на майке и о цвете формы. Затем мы все вместе отправились в спортивный магазин Фридмэна рядом с парком, завалившись туда с шумом, гамом и ругательствами, неизбежно продолжавшими нас сопровождать, как какой-то музыкальный аккомпанемент. Продавец посмотрел на нашу компашку, затем на горы открытых коробок со спортивной обувью, майками, носками и попросил нас немедленно выйти. Когда мы вышли, он сказал, что пустит одного 'представителя'. Недолго думая, я вошел внутрь. Также Мартину разрешалось заходить, чтобы узнавать предложения и выносить их на общее голосование.

Когда мы закончили торговаться, то команда решила, что шестьдесят долларов за одиннадцать маек - слишком большая цена, и нам пришлось отправиться на поиски другого магазина. Вэнс достал где-то велик без тормозов, и, тормозя носком кед об покрышку, куда-то уехал. Он вернулся минут через десять, не найдя магазина - его кеды дымились, а половины резины на носке не было.

Понтиак вспомнил об одном магазинчике на Фултон, и мы поехали туда на автобусе, не зная, чего и ждать.

Район был мрачным и грязным, и люди на улице выглядели грозно, как монстры из кино. Окна этого магазина были разрисованы, некоторые - разбиты. Помещения внутри зданий выглядели черными, как бочки, которые ждут наполнения и закупорки. Но нам нужен был этот магазин, и за тридцать восемь долларов Лестер Робертс, черный владелец магазина, пообещал сделать майки за две недели.

Мысль о майках с именами игроков восхищала их, и поэтому они важничали; они наблюдали за ночной жизнью в парке с выраженным чувством отчужденности. Даже я почувствовал себя каким-то отделенным, сидя рядом со своей командой в, хотя бы в каком-то узком смысле, моем парке.

'Послушайте', - говорит Пабло Билли серьезным тоном, - 'надо быть повнимательнее. Могут появиться всякие засранцы, разгуливающие в таких же майках будто, ну, они - это мы'.

Все кивнули, кроме ДеМонта.

'Нет, нет. Давайте сделаем сотню маек и будем продавать их по десять баксов за штуку', - закричал он.

'Парень, заткнись', - сказал Сержант Рок.

'Я подумал, что мы можем также заказать шорты', - продолжал Пабло Билли, - 'подходящие к майкам. И купить наклеивающиеся пластиковые номера, и имена на спинах сделать, прямо как :'

Дудди прервал его, замахав руками.

'Чувак, если навесим на майки всякого дерьма, они и будут выглядеть дерьмово'.

На этот раз я должен был согласиться с ним. Я и так оплатил половину суммы, и я знал, что ребята не могут позволить себе лишней роскоши.

'Мы можем продавать их!' - кричал ДеМонт. - 'Мы разбогатеем! Скажи, Рик. Скажи им!'

Вэнс повернулся ко мне: 'Почему бы тебе не взять и не напинать ему под жопу так, чтоб она почернела'.

Я посмотрел на ДеМонта, но он уже предупредительно попятился. 'Вы никогда не делаете, что я говорю', - орал он. - 'Все остальные порют всякую чушь. Я должен заткнуться. Да пошли вы все!' И он побежал из парка на улицу.

Игроки посмеялись, махая рукой ему вслед. Обсуждение формы опять началось и продолжалось в своем беспорядочном духе, пока не была прервана дракой около ворот, закончившейся тем, что две пуэрто-риканские девчонки, махая пилками для ногтей, погнались за каким-то пацаном вдоль по улице.

Вскоре в парк вошел Родни Паркер, пребывая совершенно очевидно в не самом лучшем расположении духа. Спекулирование билетами последнее время не приносило больших доходов из-за неважных выступлений Янкис и Метс, и только сегодня вечером тренер Овертон из Мюррей Стейт позвонил и сказал, что он слышал плохие новости о Дэррике Мэлвине из подготовительной школы. Он не был уверен в том, что хочет брать молодежь, но он мог бы приехать в Бруклин, чтобы посмотреть на них. Родни просто взорвался, его вывел из себя тот факт, что тренер в нем, Родни, сомневается. Он сочинил длинную историю о Деррике - лучшем защитнике в Америке, которого Родни не сможет придерживать вечно, потому что несколько ведущих колледжей дерутся за право немедленно его принять.

Топая в парк с выдвинутой вперед челюстью, Родни похож на Скруджа, ищущего Боба Кратчита. Он заметил на скамейке улыбающегося Сержанта Рока и направился прямо к нему.

'Ты никогда не будешь баскетболистом', - проорал Родни. - 'Я видел, как ты играешь. Ты не слушаешь советов. Тебя невозможно тренировать. Ты подонок! Ты просто еще одно пустое место в гетто! Ты будешь копать канавы всю оставшуюся жизнь!'

Игроки были ошарашены. Я не знал, что сказать. Я чувствовал себя очень неловко, понимая, что никому от этого гнева не будет лучше.

Сержант Рок сидел прямо, потом встал, пробуя защититься. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, Родни уже шел к станции подземки.

'И с чего это он наговорил такой ерунды?' - спросил Вэнс. - 'Что он для нас когда делал?'

Я сказал игрокам, чтобы они сильно не переживали по этому поводу, сказал пару слов о том, что мы должны быть одной командой, единым целым, и нас не должна расстраивать критика со стороны. То, что я сказал, звучало ужасно.

'Ты думаешь, я позволю этому недоделанному мудаку помочь мне?' - заорал Сержант Рок. - 'Да? Карр, принеси один из этих ковриков'.

Понтиак Карр побежал и принес один резиновый мат из-под качелей.

'Подержи вот здесь', - сказал Сержант Рок. Понтиак держал коврик перед ним, как щит.

'М-м-ф. Это его голова', - хрюкнул Сержант Рок и ударил мат со всей силы, посылая помощника тренера Сабвей Старз в далекий полет. Понтиак вернулся.

'М-м-ф. Это его большой рот!'. Н этот раз Вэнс и Марк поймали Карра, который чуть не свалился в фонтан с питьевой водой. Он снова пришел обратно.

'М-м-ф. Это его толстый живот'.

'Ты это оставь', - сказал Вэнс, кладя руку на плечо Рока. 'Оставь на игру с парнями в воскресенье'.

Сегодня - четвертое июля, и Альберта нет, потому что Родни пригласил его на пикник на Манхэттэн Бич. С начала лета Альберт очень изменился - резко он стал еще более скромным и более раздражительным. Он осторожен, постоянно смотрит на часы из-за каких то якобы важных дел. Угрозы Родни о надвигающихся неудачах из-за того, что Альберт остался в Нью-Йорке, для Альберта - что-то вроде соревнования. Он меньше говорит и избегает обсуждения его будущего. Он все еще говорит со мной, но не без предварительного взвешивания ответов. 'Уинстон сказал мне, как ты берешь трубку и подслушиваешь разговоры," - сказал Альберт.

Когда Флай приезжает в парк на арендованной машине, Альберт пятится назад и уходит к другой стороне забора. Флай ужасно действует на Альберта. Однажды, находясь в задумчивом настроении, он сказал Уинстону, что он боится становиться таким, как Флай, и не хочет такой карьеры.

'Держитесь подальше от моей машины, а не то я залезу в багажник и достану пушку', - кричит Флай стоящим рядом.

Как обычно, толпа быстро собирается вокруг него, и Флай начинает рассказывать свои истории. Даже Родни, который всем пытается показать свое отвращение, скоро подгребает к Флаю и начинает его слушать.

'Я знаю, я выгляжу усталым, это потому что я спал в парке в прошлую ночь. Было жарко, и неподалеку все стояли, черт, было около девяти драк, и все в одно и то же время. Они били этого парня - бум,бум - а когда прискакали полицейские, они им сказали, что парень сошел с ума, он был под кислотой. Они всю вину на него свалили.'.

Альберт заканчивает играть и решает сходить за содовой. Замечая, что ларек находится недалеко от Флая, он подзывает меня.

'Вот четвертак, Рик. Ты не принесешь мне немного виноградной содовой?'

'Почему бы тебе просто не сходить и не купить ее?'

'Я хочу остаться здесь. Я буду на поле'.

Родни садится на машину. 'Флай бросает на ветер миллионы долларов, и счастлив водить арендованную машину', - бормочет он.

'Эй, Род, чувак, дай мне пятерку, а?' - кричит Флай. 'Мне скоро понадобится бензин'.

Родни говорит ему, что он не заслужил никаких денег и Флай несется к Родни через толпу. Родни прячется между припаркованными машинами, так, чтобы между ним и Флаем была одна машина. С усмешкой, как у кота, Флай резко подбегает к капоту машины, перебирается через лобовое стекло, крышу и багажник, и хватает Родни в медвежьи объятья, доставая скомканный доллар из шорт Родни.

На Манхэттен Бич утомленный и взмокший под жарким солнцем Родни тащит Альберта за собой, сначала на баскетбольные площадки и потом через массу разных людей, чтобы поговорить с тренерами, которых он отобрал. Альберт неохотно идет за ним, он лучше бы побродил по темной коричнево воде (?) и поиграл с детьми Родни. Родни не интересуют чувства и желания Альберта, он водит его туда-сюда, как воздушный шар на параде.

Родни непрерывно сплетничает о баскетболе, останавливаясь и возвращаясь назад, чтобы поболтать с Джорджем Мерденом, черным тренером дивизиона Возрождения Молодежи Бедфорд-Стайвезант. Команда Джорджа играла против Альберта, и он убежден в том, что Альберт уникален. 'Он лучше Джаббара и Хокинса в его возрасте', - говорит он. 'Честно говоря, я думаю, что он лучший игрок из всех школ города на данный момент'.

Джордж также знаком с Флаем, он однажды тренировал его в летней лиге. 'У нас с ним не было проблем, потому что я требовал уважения'. Действительно, Джордж, с его шрамами от ножевых ранений, с его могучим телосложением, хорошо известен за открытую борьбу с грубой молодежью, с кулаками, если это необходимо. 'Если ты можешь их заткнуть, у тебя есть шанс', - говорит он.

Из любопытства и возрастающего чувства родства с другими тренерами, я спрашиваю его, в чем, по его мнению cамая большая проблема с детьми из гетто.

'Здесь не может быть никаких сомнений', - отвечает он. 'Отсутствие мужского лидерства. В типичной семье из гетто нет отца, и мать не может научить ребенка быть уверенным в себе. Мальчики видят людей, которые ведут себя как дети, поэтому никогда не вырастают. Ну как с Флаем: все это высокомерие - просто показуха. На этой игре Нотр-Дама по ТВ он не был дерзким. Он был напуган'.

Это открытие не перевернет землю, думаю я про себя, но оно весьма реалистично. Действительно, из разговора с Понтиаком Карром я понял, что половина из Сабвэй Старс не живет с отцами, а у некоторых из них отец - это только что-то символическое.

Для многих мальчишек из гетто, говорит Джордж, первый мужчина, похожий на отца, - это тренер.

Вернувшись в Фостер-Парк поздно вечером, Ллойд уже снова на своем посту (на скамейке), стремительно расправляется с очередной бутылкой из пачки пива. Он рассказывает маленькому Эми и другой ребятне о фильме, который он только что видел. Фильм о кунг-фу: главный герой в нем прогуливался на пальце и прыгал по домам. 'Это было клево', - говорит Ллойд. 'Определенно, он умел прыгать'.

ДеМонт иногда освещает местность, закидывая хлопушки на машины. Наступает вечер, заметно усиливается шум, сирены и гудки сливаются с потрескиваниями маленьких взрывов. Над зданиями одинокие кольца фейерверка с Брайтон Бич и Кони Айланд медленно плывут по небу к морю; внизу квартала китайские мальчишки пускаю вверх свистящие ракеты из бутылок.

Все улицы становятся передними дворами. На Флэтбуш Авеню пуэрториканские семьи выносят мебель из гостиных прямо на дорогу и играют в домино на столиках для кофе. Недалеко от Таверны Дойля молодой парень бьет девушку ремнем, а из окна пятого этажа выливается вода на шатающегося пьяницу, который садится в грязь и смотрит на свои ботинки, а потом кружит по стоянке, ища место для сна. Повсюду на Флэтбуш празднуют 198-летие Америки.

У меня есть небольшая проблема. Несколько ней назад я одолжил свое магнитофон с радио Альберту Кингу и сказал, что он может взять его домой. Сегодня, тем не менее, он мне нужен для интервью.

Я звоню Уинстону на работу и спрашиваю, принесет ли Альберт радио с собой. 'Он таскает его с собой повсюду,' - говорит Уинстон и предлагает позвонить на работу, чтобы в том убедиться. Уинстон так и делает, а потом звонит мне обратно и говорит, что если мне нужно радио, мне нужно приехать в Манхэттен и найти Альберта на его работе (он работает помощником в офисе Шафеля и другого спортивного агента Джерри Дэвиса). 'Я сказал ему, что ты приедешь', - говорит Уинстон.

Я не хотел бы забирать радио. Я знаю, что на Альберта нажимают все, кому не лень, ему некуда прятаться от давления баскетбольного мира - в школе, на площадках, на работе - и радио для него как бальзам на душу. Вчерашнее раздражение на пляже и работа в офисе профессионального спортивного агента, очевидно рассчитывающего подписать его в будущем, довела Альберта практически до нервного срыва.

Когда я захожу в офис, Джерри Дэвис зовет Альберта из другой комнаты. Он заходит и выглядит странно зловещим.

'Привет, Ал', - говорю я.

Он ничего не говорит. Его лицо напряженное и мятое, таким я его никогда не видел.

'Слушай, мне нужно забрать у тебя радио. Надеюсь, ты не против?'

Глаза Альберта вспыхивают.

'Ты что, думаешь, я его украл?' - вопит он.

Я смотрю на него, может, он шутит. 'Нет, кто это сказал? Мне просто оно нужно ненадолго'.

'Так кто сказал приехать сюда? Мне не нужно твое долбаное радио!' - он впивается в меня глазами.

'Что случилось?' - спрашиваю я, удивленный и немного смущенный. 'Что происходит, Альберт?'

Внезапно он начинает кричать и ругаться. Затм уходит в дргую комнату и выносит радио, впихивает его мне. 'Возвращайся в Бруклин!' - кричит он. 'Оставь мня в покое! Забирай его! Убирайся отсюда!'

'Ал', - заикаюсь я. 'Я не понимаю. Я не обвиняю тебя ни в :'

'Оставь меня одного!' - ревет он. 'Я не хочу ни с кем разговаривать. Ни с тобой, ни с Родни. Ни с кем!'

Он хватает куртку и выбегает из офиса, хлопая дверью.

Я смотрю на Джерри Дэвиса и спрашиваю его, что случилось.

'Я не знаю', - говорит он, как человек, который только что видел, как его призовая корова быстро тонет в зыбучих песках. 'Я не знаю'.

Позже Альберт звонит Уинстону.

'Все люди больные, Уинстон', - говорит он. 'Я их ненавижу. Я теперь ни с кем не буду разговаривать. Я, наверное, в баскетбол играть не буду больше'.

Уинстон пытается успокоить Альберта.

'Эй, Большой Ал, ты круче всех!', - говорит он.

'Нет, я не круче всех. Я как все. И скажи Родни, что я больше не играю в этом парке'.

Днем Родни вернулся в парк, чтобы отправить Ллойда Хилла в лагерь колледжа Провиденс, давая ему инструкции о том, как себя вести, как одеваться, как общаться с ордами белых детей, которых он будет помогать контролировать в течение недели. Для Ллойда эта поездка была особым случаем. Он никогда не был на кампусе и никогда не имел такой авторитет.

Он сидел, торжественно слушая речь Родни и обещая не курить и не напиваться. Родни дал ему денег на поезд, Ллойд взял сумку и отправился к подземке. Он был одет в длинную рубашку, застегнутую на рукавах и воротнике, шорты, обувь на платформе и носки разных цветов.

'Некоторые люди говорят, что выгляжу забавно', - сказал он на выходе. 'Но мне хорошо'.

Жара середины лета прочно обосновалась в Бруклине и висит над ним, как палатка, а соответственно ухудшается характер жителей Вандвиира и игроков парка. Игры с небольшой разницей в счете, которые раньше могли бы заканчиваться рукопожатиями и добродушными объятиями, теперь заканчиваются пиханиями и угрозами. Некоторые драки начались по таким банальным причинам, как отказ игрока поделиться содовой. 'В это время года человек может пристрелить кого-нибудь, кого не заметил мы в декабре', - говорит Мьюзик Смит.

Вчера вечером маленький Эрни бездельничал перед парком, умирая от жары, как и все остальные. В ходе каких-то бесед он вступил в спор с одним из 'пижонов', и парень притворился, будто собирается нанести удар. Эрни ударил парня несколько раз по лицу, толкая его на улицу. Неожиданно парень согнулся и достал из ботинка нож. Он бросился вперед, ударил Эрни по животу и вонзил нож ему в ногу, потом забрал свою девчонку и смотался оттуда.

Эрни попробовал поймать такси, но каждый раз водитель, останавливаясь и вид его окровавленную и порванную одежду, сразу же отъезжал. В конце концов он дохромал до перекрестка Нью-Йорк Авеню и Фостер и дождался автобуса. Когда один автобус приехал, он упросил водителя позволить ему проехать без денег. В больнице доктор зашил рану на ноге Эрни, а Эрни сочинил историю о том, как он поранил ногу, перелезая через забор.

Сегодня, сидя в парке с забинтованной ногой и с тросточкой, Эрни второстепенный атракцион.

'Отдохни, Эрни. Ты же не хочешь хромать как Джоуи!'. 'Бернард сделал это? Вот придурок!'

Эрни поеживается, сгибая короткие мускулистые руки. Самодельная татуировка на его левом бицепсе растягивается. 'Он станет ничем, когда я загоню ему пулю в башку'.

'Правильно, Эрни! Отплати им тем же.'

Прошлым летом двое полицейских забрал тринадцатилетнего брата с поля, надели на него наручники и забрали за кражу кошельков.

Этот случай потряс Эрни, он видел в этом что-то вроде картинки своего будущего. 'Это не я', - говорил он друзьям. 'Со мной такого не будет'.

Он удвоил свои старания на баскетбольном поле, игнорируя тот факт, что при росте едва достигающим 150 сантиметров он ему не хватало габаритов, чтобы стать даже плеймейкером, тем более эффективным. Он сносил удары и толчки, которыми его щедро награждали игроки побольше, и умолял Родни найти ему какую-нибудь школу. 'Пожалуйста, Родни', - умолял он, - 'гетто покончит со мной'.

Позже, на матче по софтболу, куда он прихромал, он выглядит еще ниже, чем он есть, этакий побитый жизнью хромой старик. Он успокоился.

'Единственная причина, по которой я боролся, была, да, в том, что я хотел быть в команде. Я бегал с опущенной головой, Рик. Звезды Подземки должны быть крутыми'.

Я сказал ему, что мне очень жаль, правда, очень жаль, но команда уже набрана.

'Это на самом деле круто. Я могу додуматься, откуда эти ребята'.

Он наблюдал за разминкой с преувеличенным интересом, пытаясь, чтобы его лицо ничего не выражало.

'Ты ведь не собираешься мстить, Эрни?' Он закусывает губу. Нерешительность присутствует во всем его образе, даже в одежде, которую он носит. Его шорты опоясывает бахрома полуторванных ниток, кроссовки покрыты коркой соли, но его рубашка с широким воротом чиста и выглажена, а новая серьга ярко сверкае в левом ухе.

'Нет, в чем смысл?'. Он смотрит на ногу. 'Пустяк, пара стежков. Их снимут через десять дней, и я снова буду в форме. Я буду очень много играть в баскетбол этим летом'.

Марио и Дэррик вернулись из Мюррэй Стэйт героями. Тренер Овертон был так восхищен их игрой, что позвонил Родни, чтобы поблагодарить его. 'Марио - действительно супер, Род. И Дэррик: Он напоминает мне Нэйта Арчибальда'.

Дэррик, который ежедневно пробегает по семь миль по Бэдфорт-Стайвезант только чтобы 'помнить', говорит теперь: 'Это серьезно. Нельзя откладывать планы дальше. Это - новый Дэррик в школе'.

Марио рассказывает о том, что люди и город - 'здоровые'. 'У шлюх, прикиньте, задницы вот такие широкие. Они точно здоровые'.

Родни, которого угнетает отсутствие Альберта (с моего посещения Манхэттэна) и дурацкое поведение Флая, тем не менее доволен. 'Мой гений', - говорит он любому, кто готов его слушать.

'Теперь я знаю, что на этих парней можно положиться. Раньше были проблемы, теперь их не будет.'

С тех пор, как я встретил Родни, я пробовал понять, что он получает от всех этих поисков и сделок, почему он тратит так много времени и сил на поиски потерявших надежду мальчиков и посылает их в школы, совмещая огромные счета за телефоны с раходами на еду без очевидной компенсации. Он что, просто получал деньги 'из-под полы' за доставку способных ребят? Или он ищет настоящую драгоценность, которая сделала бы его богатым, или это что-то более престижное, чем мифическая работа 'суперагента'? Или это добродушие? - Родни гипердобрый Самаритянин в кроссовках.

Как угодно, мне же нужно хоть иногда волноваться и о возвратах. Рассеянно слушая кассету, которую Альберт Кинг оставил в моем магнитофоне, я дослушал до места, которое пришлось несколько раз переиграть. Там, между записями его любимых песен, после скрипов и щелчков, был записан голос Альберта. 'Я убью его', - сказал он ровным низким голосом, в котором был слышен гнев. 'Я убью его'.

Убью кого? Меня? Родни? Лью Шаффела? Уинстона? Кого-то еще? Я с грустью подумал о том, что в маленькой группе людей такое непонимание, хотя все они руководствуются в своих поступках только хорошими намерениями и желают друг другу только хорошее.

На площадке маленький Эрни бегает, хромая, в группе старших игроков. Он не может допрыгнуть до застрявшего мяча, поэтому он просит одного их игроков достать:

'Стукни по нему, придурок', - говорит парень. 'Почему ты говоришь так?' - 'Потому что ты просто маленький придурок'.

'Слушай, не называй меня придурком!', - говорит Эрни, его лицо бледнеет от гнева.

'Почему? Если бы ты не был придурком, тебя бы никто не называл придурком!' Вдруг за спиной Эрни возникает Марио, сгребает рукой Эрни и уводит его с площадки.

'Черт, он даже не знает меня!' - кричит Эрни, дрожа от злости и бессилия. 'Почему он назвал меня придурком? Я ему башку снесу!'

Марио держит Эрни и водит рукой по его спине, ничего не говоря. Эрни постепенно успокаивается, останавливает слезы и, хромая, уходит из парка.

Поздно вечером Тэдди Валлендорф, белый молодой человек из Шипсхейд бэй, которого Родни несколько раз посылал в летний лагерь, привозит Марио, Кэлвина Фрэнкса, Крейга Мартина, Родни и меня в парк около его дома. Площадка тускло освещена уличным фонарем, который стоит весьма криво. Ребята разбиваются на пары и играют двое на двое, а Родни наблюдает за ними.

Я отхожу подальше и слышу мягкий звук ударяющихся об асфальт мячей, почти нежный, парящий над засыпающим районом. Издалека игроки выглядят маленькими, и кажется, что они просто бегают перед забором. Но в то же время чувствуется напряжение, как будто все эти действия наполнены глубоким скрытым смыслом. 'Иногда во время игры ты настолько углубляешься в то, что происходит, что забываешь, кто ты', - говорил мне Мьюзик Смит.

Я смотрю на Родни, который наблюдает уже черт знает в который раз за очередной игрой, и я вижу, что мысли его далеко не приятные. Флай и Альберт, кто знает, где они могут быть. А Кэлвин Фрэнкс? Даже Марио заметил, что он изменился. 'Он уставится на тебя', - говорит Марио, - 'а потом начинает истерически хохотать. Он выглядит так, будто он может кого-нибудь убить'.

Родни отходит от площадки. 'Все сошли с ума', - утверждает он, прислонясь к столбу. 'Или, может быть, в гетто никто не знает, что такое 'здравый смысл'? Как я могу отправить Фрэнкса куда-нибудь? Тренер за секунду поймет, что с парнем что-то не так'. Он смотрит на площадку.

'А теперь меня достает этот маленький Эрни. Он тоже больной. Как я могу послать полутораметрового коротышку куда-нибудь, а потом ждать доверия тренеров? Я не волшебник. Кто первый придет ко мне с пушкой, если я ему откажу?'